Ну, их требовалось научить. Показать, что Европа сегодня может быть пострашнее ихнего Гарлема. Тем более они нагло пытались присвоить все мое служебное и личное время себе в собственность. Я оставил их в одном участке и попросил друга Эриха, он там работает, немного развести американцев. Эрих правда перестарался и чуть ли не включил их в производственный процесс. Сознался он потом — что- что, а работать, тем более в допросной американцы умеют. Раскололи- таки, запугали там одного афериста.
Созвонился и встретился, благо тот был недалеко, — с господином Йенсом. Сообщил ему, что по душу его заморского друга, Кейна Элдриджа, приехала бригада душеспасителей — исповедальников, но их требуется научить жизни.
В обмен на гарантию своей не причастности Йенс согласился устроить им спектакль. Вообще их надо было поморочить пару суток, а потом бы я лично сдал бы Элдриджа прямо из рук в руки в аэропорту, — что б наших знали. Но здесь, в этом пункте Йенс меня подвел, подыграл и противной стороне. Много на себя стал брать, скотина. Но к разводу американцев подошел творчески, надо сказать. Настоящий спецназ пришлось подключать.
Ты мне поверишь, другие — вряд ли, американцы тоже. Им невдомек, что все наши дела, ну добрая часть из них кружилась на территории одного небольшого райончика. Когда надо — мы тащились полчаса, а когда надо, — нужный адрес оказывался за поворотом.
Фридрих смотрел на Гюнтера и в который раз понимал, что он может быть из тех редких европейцев, что счастлив дружбой. Не той дружбой, что в гаштете за кружкой пива по пятницам. Не той, что в походах на футбол по средам и субботам и не той, что в церквях по воскресениям.
А той, редкой, рудиментарной дружбой, которая выше правил и законов, ибо сама она есть источник этих законов и правил. Она ближе к дружбе пещерных людей и античных героев, и в тот же момент в ней нет той принудительности обстоятельств места и времени. Она — взаимодостаточна и, выдавливая из круга себя всё лишнее, относится к этому прилипшему извне — работе семье и государственным интересам без ревности, но и без пиетета. Порой жизнь так переворачивает причины и следствия, что внутренние позывы оборачиваются внешними обязательствами, наглыми паразитами, заглядывающими тебе в душу. Выискивая — что бы еще такое, сокровенное, в тебе пожрать на потребу общества.
В свое время, на границе пятидесятых и шестидесятых — время не великого достатка немцев, когда взрослым приходилось намного больше трудится, забывая семьи и привязанности, забывая про вкусы в искусстве и прочие хобби, тогда и прилепила судьба друг к другу Фридриха и Гюнтера.
Они были семьей друг для друга. Был ли у них опыт гомосексуализма меж собой? Был. Но не стал определяющим во вкусах и предпочтениях — детский опыт познания мира при неразвитости функциональных желез. Наверное, только природа делает настоящих гомосексуалистов, а воспитание — пидерастов лишь.
Фридрих как-то с удовольствием сдал Гюнтеру в полицейскую разработку группу педофилов. А потом очень не одобрительно удивился, когда увидел на улице одного из них — высокого городского чиновника. И — довольный жизнью! О чем и высказал другу полицейскому, тогда еще не выросшего до работы в Интерполе. И между ними возник спор, спор конструктивный. Выводы, из которого легли в основу их взаимного мировосприятия и жизнедеятельности. Были эти выводы следующими:
— Зло этого мира кардинально не истребимо.
— Добро если и пребывает в обществе, хранится в людях.
— Уничтожая под корень какую-либо группу какого-либо криминального общественно патогенного генштальта (то есть "ниши"), они, сохраняя, — не срывая не сравнивая, — генштальт, создают такое напряжение, такой вакуум в генштальте, что туда засосет и людей не совсем конченных, не полностью и окончательно погрязших во зле.
— Следовательно, перегибая с Добрыми намерениями, правоохранители творят конкретное Зло.
— Следовательно, зачищать надо отъявленных — "бешенных" и слабеньких, только потянувшихся к тухлятинке, а индивидов уже уличенных, но своих склонностей не изменивших (если бы и изменили, Гюнтер им бы все равно не поверил бы), надо брать под контроль, что б страх в них был.
— Ну а если ты берешь их под контроль, то почему бы этим контролем не воспользоваться? Не во вред обществу и себе во благо? Общество, конечно, против самого такого факта, — и привлекло бы к ответственности подобных деятелей. Но это только в случае если они сами потеряли нюх и извазюкались в каком-либо конкретном криминале, а так, — это деятельность ближе к инсайдерской; кумовству и блату, — ну просто чистые белые простыли, ставшие серыми не от неряшливой стирки, а от частоты употребления.