Солнце слепых

В окне они оба увидели вдали за логом белые-белые дома Зыряновского жилмассива. Порой томительным июльским вечером удивительно красивы бывают белые здания, освещенные заходящим солнцем, на фоне темно-синего неба – они похожи в этот момент на белые морские корабли, плывущие за богатствами Востока. Корабли плывут куда-то, может, себе на погибель, не ведая, что главное богатство осталось дома.

Пришло семейство Рыбкиных, и сперва во дворе, а потом и в недрах старого дома образовался дикий гвалт с припевом: «Сколько можно?!» Рыбкин вяло оправдывался.

Дрейку тоже захотелось с кем-нибудь поговорить, и он сел писать письмо в Госдуму. Написав «Уважаемый товарищ спикер!», он зачеркнул слово «товарищ», написал «господин», снова зачеркнул, подумал и написал «сударь». «Сударь» уже предполагает слово «уважаемый», подумал он и зачеркнул слово «уважаемый». Долго смотрел на словосочетание «Сударь спикер!» и не мог взять в толк, что оно означает. Зачеркивая то «сударя», то «спикера», Дрейк получал вообще одну белиберду, то ли чистое «западничество», то ли чистое «славянофильство». Тогда он разодрал листок и на другом решительно вывел: «Господин Президент!» Подумал, написал: «Сэр!» Еще подумал и дописал: «Или Вы еще сударь?» – и разодрал и второй лист. Взял третий лист. Написал что-то на нем, всунул в конверт, подписал «РФ Москва Кому угодно», запечатал и бросил в мусорное ведро. А на листе том было:

«М.М. Г.Г.¹³ Сеньоры! Только что мне в руки попало объявление о том, что можно бесплатно обучиться «новой» профессии, которая будет досыта кормить меня до самой смерти. Вообще-то я уже всем сыт, а до смерти четыре шага. Было время собирать деньги, и было время разбрасывать их. А у меня не хватило на это времени и зарплаты, да и пенсией особо не разбросаешься. Настали новые времена, и теперь учителя и ученики поменялись местами.

А теперь изложу тезисно.

Вот уже какой год меня пытаются убедить, что я несвободен. Не согласен. Когда из страны устраивают базарную площадь, на которой скотобойня сменяется карнавалом, разве это не свобода? Хотя у Сервантеса, например, свобода есть только для Санчо Панса, а для Дон-Кихота ее нет. Ибо вся она – в служении чему-то такому, что выше ее самой и чему нет слов. Но это вовсе не значит, что у нас одни лишь Дон-Кихоты.

Следующий тезис. Когда-то несколько кучек бандитов завоевали Азию, Африку и Америку. Сегодня они завоевали нас. Как туземцев, которых привлекают одни лишь побрякушки, которые стали по-новому называть «ценностями». Вечером они одни, а утром другие.

Третий. Что ждет впереди страну жуликов? Да ничего, так как жулики украли у страны даже ее будущее. Правда, жуликам невдомек, что они украли лишь то, что плохо лежит. Другого они не увидели. И не могут увидеть, так как смотрят только в чужой карман.

Четвертый. Жутко одно. Народ безмолвствует у телеэкранов. Россия – это Герасим, который утопит хоть родную мать, если ему об этом скажет барыня. Лишь бы ему не мешали смотреть на свечение нереальной жизни.

И последний. Зло неуничтожимо, как сорняк. Жизнь дается только затем, чтобы всю жизнь побеждать в себе зло. Победишь его и думаешь, что оно ушло из тебя. Ан нет, ушло оно на дно души, и от нее душа то ли слюда, то ли антрацит.

P.S. Если кому-то понадобится мой монолог, достаньте его из мусорного ведра».

Глава 40. Нужен ли консенсус с бельдюгами

В общем-то, собаки не мешают жить, особенно какие-нибудь таксочки с пудельками. Вон как тот пудель с бантиком на макушке, неприступный в своей красоте, по кличке Магарадж, из шестого дома. Он даже свои «колбаски» закапывает с таким видом, будто это продукт его мыслительной деятельности, а потом удаляется, мелко семеня ножками, как Эркюль Пуаро.

Плохо, что в городе развелось много других собак, черных, не иначе из Кении, мускулистых и злобных. От злости на них даже вылезла шерсть. Порода такая, специальная – человек вывел. И хозяева, гордо идущие рядом с грозными псами, выглядят такими жалкими! Их, этих собак и хозяев, Дрейк называл бельдюгами.

Он еще издали увидел их: кобеля с хозяином. Они вышли, словно не из соседнего подъезда, а из полотна какого-нибудь голландца. С ними никто не связывался, так как мужик был с апломбом, «крутой» и на джипе, а пес настоящий цербер. Кобель погадил прямо на асфальт, под ноги хозяину. Когда пес сделал свои дела, хозяин снял с него цепочку и стал бросать ему палку.

Палка упала у ног Дрейка. Он пнул по ней и пошел дальше. Краем глаза он увидел, как на него сзади летит пес. В этом было что-то непорядочное. Дрейк обернулся назад. Хозяин, довольный, стоял по ту сторону дороги. Дрейк поднял увесистый камень. Но он не стал загонять его вместе с собачьими зубами псу в пасть, а позволил схватить себя за левую руку (благо, была надета толстая куртка), и, бросив камень, ребром правой руки ударил пса по шее.

– Фу! – гаркнул Дрейк.

Пес закашлял и, недоуменно глядя на Дрейка, плюхнулся на зад.