Солнце мое

Через два подъезда от нас жил мамин брат с семьёй. Спасало то, что у тёти Вали с дядь Рашидом была дача, 4 сотки (прописью: четыре). С этого лоскутика земли кормились они со своими тремя детьми и ещё умудрялись подкармливать нас. Родня всё-таки.

И тут — о, чудо! — появилась возможность получить участок земли!!! Свой!!!

Громкое слово — ДАЧА! Десять соток леса в семнадцати километрах от города. Автобус ходил редко и, стыдно сказать, денег на проезд не было. Ездили с мамой на велосипедах, в рюкзаках еда, топоры, ещё какая-то мелочь — оставить-то всё это где? Асфальта до наших Жарков-2 не было, была грунтовка, по которой непрерывно шли самосвалы (не знаю, что и куда они в таком количестве везли, но пылища стояла до неба). Чтобы можно было хоть как-то дышать, лица повязывали платками на манер ковбоев, только белыми. Ну, с утра они были ещё белые, потом серые, а вечером после заезда назад — уже чёрные.

А на месте, выделенном под садоводство, был реально лес! Мама радовалась, что при жеребьёвке нам достался участок, на котором было всего две сосны и лиственница, остальное — берёзы и подлесок. С берёзами мы могли как-то справиться вдвоём. Правда, лиственница торчала ровно посреди и была больше метра в диаметре (я клянусь!!!), но это была уже задача второго плана. Первоочередная цель была: кровь из носу подготовить хотя бы клочок земли!

Корчевали вдвоём. Как вспомню… Торопились как могли, в первый год расчистили к концу мая полсотки, наверное. Посадили картоху.

А! А семян-то картофельных тоже не было! Посадить цельную магазинскую картошку было непозволительной роскошью (это не сарказм, к сожалению). Бабушка собрала картофельные очистки, те, на которых были глазки́ — вот эту шнягу мы и посадили. Видимо, мама страстно хотела выжить, и эта энергия как-то передалась тоненьким шкуркам, на которых сидели осьминожки картофельных проростков.

Уж как мама над ней тряслась!

Земля новая, наросло хорошо, куля четыре или даже пять, не помню. С этой картошкой выживали.

Такие дела.

ПЯТАЧОК

Раньше у нас поблизости было два продуктовых магазина. «Стекляшка» — на горе наверху, большой гастроном, к нам ближний, и «Три поросёнка» — более старый, это вниз идти минут пять-десять, там стояли три домика, срощенных углами: хлебный, молочный и овощи-фрукты.

И два непродуктовых: «Промтовары» и «Хозяйственный».

Сейчас, когда всё и всем разрешили продавать в любом месте кроме проезжей части, появилось бессчётное количество магазинчиков, киосков и просто развалов, на которых продавали… да всё что угодно, иногда совершенно вперемешку. И даже в соседнем доме, выходящем на длинную остановку, начали выкупать квартиры — ходили слухи, что их будут переделывать под магазины. Вон, в третьем подъезде купили аж сразу три на нижней площадке и со стороны остановки суетился целый муравейник смуглых черноволосых работников, они чего-то ковыряли в газоне, обложившись кучами стройматериалов.

А уж на небольшой вымощенной бетонными квадратами площадке напротив Областной больницы развернулся тот самый «пятачок» — рыночек, с ларьками, палатками, столиками, лотками и даже расстеленными на земле газетами, на которых люди раскладывали иногда совершенно загадочные для меня вещи. Вот, к примеру, перегоревшие лампочки — они зачем? Раз люди продают — кто-то же покупает? Тайна, покрытая мраком, одним словом.

Народу на пятачке всегда было много. Когда ни приди — кто-то да толчётся. Нет, никаких бешеных очередей уже не было, да и лютая бескормица девяностых кончилась, хотя набор продуктов иногда… мда… хоть те же «соки» сухие взять. «Юпи», «Зуко» и прочую дрянь. Химоза же чистой воды.

Я прошлась туда-сюда. В глазах рябило от нулей, правда. Хоть в бумажку записывай. Кажись, опять цены подросли, вон, тётка по трафарету ручкой сидит штрихует…

Да, цены-то меняются чуть не каждую неделю, в типографию за распечатанными ценниками не набегаешься, так кому хочется, чтоб попредставительнее — по трафарету обводили. Продавались в магазинах, такие листы тоненького пластика, в которых были выбиты буквы с перемычками. У нас несколько таких было, побольше-поменьше, потому что маме по работе нужно было, заголовки для объявлений и стендов в саду рисовать. Да-да, шапку через трафарет, а дальше шёл плакат, размером с газету «Правда», выписанный вручную. И так несколько штук, о, боги…

Почему-то все эти трафареты были сильно вытянуты вширь. Зачем именно такое — загадка для меня, честное слово.

Но это я отвлеклась.

Я пошла проверять цены и путём нехитрых арифметических вычислений пришла к выводу, что на свои капиталы — вот прямо сейчас наличествующие триста пятьдесят тыщ — я могу купить четыре больших двуспальных комплекта постельного белья. Ну, если чуть-чуть поторговаться.

Или три пары джинс «настоящих фирменных»[3].

Или неплохие такие зимние сапоги (почему летом их продавали на развале — я ХЗ).

Или сто семьдесят пять булок хлеба. Или сто двадцать пять литров молока. О, молока! И хлеба, кстати. И вот карамелек-подушечек, сахар для работы мозга полезен.

Я затарилась и побрела дальше, считая.