Солнце мертвых

Сказал, что проститься зайдет с покойником, с Григорием, – четвертый день все не похоронят. У них и переночует – дома-то холодно, силы нет дровец нарубить, от холоду не спится. А поутру в больницу – думает.

– Очень, – говорит, – у меня все внутри ломит, и как огнем палит. Может, – говорит, – меня параличом расшибло, снутри! Во мне, – говорит, – вроде как крыса завелась, грызется.

– Не от козлиного ли смальца, дядя Андрей? – говорю. Очень меня досада одолела – все ему высказать.

– Не ел я вашего козлика! Зачем вы так?!

А не смотрит. А я ему на это:

– Вы и Тамарку не трогали, и гусей, – говорю, – и уточек моих не пробовали… А помните, – говорю, – дядя Андрей, как я вам в саду-то нагадала? Как вот снег упадет…

Как затрясется! Страшный, как смерть, стал.

– Будут вас, дядя Андрей, черви есть! Как вы моего козлика, так и они вас… И будет, будет!

Все во мне поднялось опять, себя не слышу.

– Я, – говорю, – вчера на вас карты раскидывала, на виневого короля… вы! Конец вам вышел! Вот он, конец, и есть!

– Да я ж, – говорит, – вовсе не виневый… Я… жировый!

И тут не сознается! Тут уж я прямо не в себе!..

– Это, – говорю, – жировый-то вы с жиру да смальцу! А вы черный, весь вы черным-черный, как вот… земля! На лице-то у вас… земля выступила!..

– Видите… – говорит, – уж помираю я, а вы… меня добиваете.

– А вы, – говорю, – сироток моих добили! Гаснут!

– Ну, простите, коли так… Не я добил… а нас всех добили…

И не сказал, а… всхлипнул! Тут мне его жалко стало.

– Ну, – говорю, – дядя Андрей… я вам простила, а судьба не простила. Не от меня это, что помираете… и дня не проживете, вижу. Судьба… Ну, вот, хлебца я вам дам… от жалости дам хлебца… напоследок покушайте… сегодня пекла, три фунта.

Отрезала ему кусочек, теплый еще. Так и вцепился. И… покрестился, как из рук хлебушка взял! Так мне это понравилось!.. Душа-то православная… Я ему еще дала кусочек – в дорогу. А ветер так и гремит, вьюшки прыгают, страсть Божия. Вот он и другой кусок сжевал, отогрелся. И говорит:

– Ну, посидел я. Это вы хорошо, мне теперь легко будет…

И голову опустил. А уж и спать пора давно, двенадцатый час.

– Пойду, – говорит, – к Настасье, вдове… может, мне куртку покойникову надеть займет, а то больно зябко в больницу идти. Я, – говорит, – жил самостоятельно, а вот как эта канитель-то вся пошла, слобода-то ихняя… как обменили всех…

За руку простились. Покрестила я его вослед. Что уж…

Пошел дядя Андрей ночью на мазеровскую дачу. Впустила его Настасья. В свою комнату не допустила, а пусть с покойником ложится. Дала ему накрыться рваную куртку мужнину, кожанку.

Опять на ветер идти? Замерз дядя Андрей в майском костюме из парусины с кресел исправничьих. Остался. Лежал Одарюк на полу, в пустой комнате бывшего пансиона, им же обобранного. Ни свечки, ни каганца. Лег дядя Андрей подальше в угол, узелок в голову, а кожанкой накрылся. А когда стало белеть за окнами, надел кожанку и пошел в больницу. Увидала его Настасья – идет в мужниной кожанке, – нагнала на дороге:

– Снимай, проклятый! Григория погубил… куртку уворовать хочешь?!

Сорвала с него куртку да еще по лицу курткой. Видали люди, как на ветру, на пустой дороге, у миндальных садов порубленных, хлестала его обезумевшая Настасья по голове курткой. А он только рукою так, прикрывался…

Не дошел дядя Андрей до больницы. У базара, в безлюдном переулке, присел к забору, в майском своем костюме, загвазданном. Нашли прохожие, а он только губами двигает. Доставили в больницу. До полудня не дожил – помер.

Так отошли все трое, один за одним, – истаяли.

Ожидающие своей смерти, голодные, говорили:

– Налопались чужой коровятины… вот и сдохли.

Конец концов

Да какой же месяц теперь – декабрь? Начало или конец? Спутались все концы, все начала. Все перепуталось, и мой «кальвиль» на веранде – праздник преображения! – теперь ничего не скажет. Было ли Рождество? Не может быть Рождества. Кто может теперь родиться?! И дни никому не нужны.

А дни идут и идут. Низкое солнце порою весну напомнит, но светит жидко. Ему не на чем разыграться: серо и буро – все. Тощее солнце светит, больное, мертвое. А к вечеру – новый месяц. А где же полный? Куда-то прошел, за тучами?..

Я видел смертеныша, выходца из другого мира – из мира Мертвых.