Солнце — крутой бог

Или мама. Кто поверит, что она когда-то была панком? Кто поверит, что она родила меня и Сёс? Кто поверит, что она — Шеф в своем магазине? И о чем, например, она думает, когда мы все уже спим? Может, она бродит тихонько по квартире — как я несколько дней назад — и пытается найти какие-нибудь вещи, которые рассказали бы ей о нас? Может, заглядывает в наши дневники (у кого они есть), в наши ящики (если они не заперты), включает мой компьютер и т. п., чтобы узнать наши тайны? Может, иногда мы все ее так достаем, что она подумывает о том, чтобы прихватить все наши сбережения и сбежать? Просто уехать. В другую страну, найти себе любовника и начать новую жизнь? Целовалась ли она когда с другим мужчиной, кроме папаши, особенно после того, как они стали жить вместе?

А папаша? Ведь из-за него начались все эти вопросы и подозрения. Ведь именно о нем пойдет речь сегодня. Сегодня папашин день. Ведь именно он, который может оказаться убийцей, дамским угодником, черепахой, подлецом или зомби, договорился о какой-то встрече на сегодня и никому в семье не сказал об этом ни слова.

Ни единого словечка.

Молчит, как воды в рот набрал.

Единственное, о чем он готов трещать, это о Пере Гюнте. А об этой рыбине никто из нас не желает слышать. Поэтому он держит рот на замке. Он только присутствует. Так, как присутствовал всю мою жизнь. Сидит на своем месте — папаша и папаша. Все как всегда. И только я один знаю, что у него есть страшная тайна и, может, очень скоро изменится жизнь каждого из нас.

После завтрака я начинаю следить за папашей. Сперва я подвергаю его испытанию. Мы вместе выходим на улицу. Я — с велосипедом. Он машет мне и направляется на остановку трамвая на Биркелюнден. Я еду по улице и, как только он отворачивается, ныряю в первую же боковую улицу. Объехав церковь, я останавливаюсь. Выглянув из-за угла, вижу папашу. Он смотрит на часы, я тоже смотрю на часы. До девяти еще далековато. Времени у него достаточно. Именно в этом он и убеждается. Потому что вдруг будто принимает решение. И, надув грудь колесом, словно ему трудно дышать, топает к центру, то есть прямехонько в мою сторону. Я прячусь за церковью и жду, когда он появится и пойдет по трамвайным шпалам в город. Но жду напрасно: папаша либо испарился, либо вернулся домой. Во всяком случае, я его больше не вижу.

Я крадусь, чтобы снова заглянуть за угол. И тут мне приходит в голову оглянуться. Вот он, пожалуйста: шлепает по улице, которая идет параллельно трамвайным путям с другой стороны церкви.

Ему, очевидно, тоже захотелось оглянуться, потому что он вдруг оборачивается. Однако я быстро прячусь за выступом церкви. Велосипед стоит на парковке: если папаша узнает его на таком расстоянии, неприятности мне обеспечены.

Но меня никто не окликает.

Я жду и жду, чтобы он уж точно свернул за угол.

Выглядываю, но его нигде нет.

Тогда я вскакиваю на велосипед и качу по улице.

Наконец-то я его вижу.

Он идет медленно и как-то неспокойно.

Словно деревянный. Словно кто-то воткнул ему в позвоночник кол. И все время перекладывает портфель из одной руки в другую.

Пересекая улицу, я втягиваю голову в плечи. Следую за ним по Марквейен. Он ни разу не оборачивается. Посмотрим, что будет, когда нам придется перейти мост через Акерсэльву. Там мне будет негде спрятаться, хоть ты тресни. А он вдруг начинает крутить головой, словно чувствует, что кто-то за ним следит. Я пережидаю, пока он дойдет до светофора, а там лечу стрелой и прячусь за машины, припаркованные у жилого дома.

Выглянув из-за капота грязного синего «таунаса», я вижу, что папаша стоит на углу и смотрит на часы.

Гадает, хватит ли у него времени зайти в кафе?

Или увидел меня?

Или идет совсем не туда, где был в прошлый раз?

Похоже, он решил позагорать. Он стоит так долго, что стрелка успевает уже перевалить за девять.

Мы медленно ползем с ним по Торггата. Кто поверит, что мы тащились оттуда до Юнгсторгет целых сорок минут? Но папаша ставит рекорд. Он разглядывает все витрины. Даже витрину кафе, где подают кебаб. Он тянет время, и в конце концов это начинает действовать мне — первоклассному детективу Адаму — на нервы. Однако момент истины все-таки наступает. Папаша сворачивает на ту же улицу, по которой шел в прошлый раз. Звонит в тот же подъезд и — зззззз — его впускают внутрь.

Я пялюсь на все звонки и ничего не понимаю. И решаю переписать все конторы, которые там находятся. Опытный детектив никогда не знает, какие сведения ему понадобятся через минуту.

Мне явно не хватило тренировки в этом ремесле. Потому что я лажаю по полной, как бывает только в кино. Повернув велосипед, чтобы отъехать подальше и подождать этого великого мошенника папашу, я слышу, как окно на лестнице открывается и папаша кричит на всю улицу:

— Эй, молодой человек!

Я медленно оглядываюсь и вижу в окне его красную сердитую рожу. Он показывает на меня дрожащим пальцем. Я тоже тычу пальцем себе в грудь. Идиотский жест. И так ясно, кого он имеет в виду. Меня, конечно, кого же еще. Он серьезно кивает и велит мне подождать, пока он спустится вниз.