Солнце и луна

– Ну, так вот, тогда Хью тоже воевал в Ирландии на стороне Донахью Нелла, вождя одного ирландского клана. Не то они там не поделили землю, не то угнали скот – короче говоря, обычная семейная распря. Спор Донахью Нелл выиграл, расплатился с наемниками и отправил их назад, но на прощание взял с каждого клятву никогда не выступать против него. Неглуп он был, этот Донахью. Знал, что такое наемник, и хотел себя обезопасить на будущее.

Что, бишь, там было, в ножнах его меча? Ах да! Солома из стойла, где был рожден младенец Иисус. Ну вот, на этой священной соломе они и поклялись.

– Хорошо излагаешь! – заметил Хью, налегая на вино.

– Потом сэр Хью сражался против финнов на стороне шведского короля Эрика, потом за Эльбу, Киев, Святую Землю, Египет, Саксонию. А в Милане, где мы с ним встретились, стало известно, что Крепкий Лук набирает армию для вторжения в Ирландию. Он платил щедрее всех остальных – ну, мы и пошли.

Хью замер с кубком в руке. Казалось, он вновь перенесся в далекое прошлое. Филиппа подумала, что дорого дала бы, лишь бы узнать, что проходит перед его глазами.

– Мы вернули трон королю Лейнстера, и было это не так уж легко. Рори о'Коннор, узурпатор, собрал под свои знамена самых свирепых ирландцев, каких только могла родить эта земля. И вот в сражении за Дублин Хью узнал в одном из сторонников Рори того самого Донахью Нелла. Вышло, что Хью нарушил клятву.

– Ну и?.. – поощрил Тристан де Вер в наступившем молчании.

– Прошу учесть, что я был всего лишь наемник, а наемник хранит верность только мошне с золотом, – насмешливо произнес Хью, бросил на Филиппу беглый взгляд и снова взялся за кубок.

Она вспомнила их первую встречу и то, как бойка она была на язык и как скора на приговор.

– И как же вы поступили? – не унимался Тристан.

– Как всякий солдат, когда ему некуда отступать. Он дрался до последнего, – сказал Рауль с очевидной гордостью за друга. – Мы с Хью попали в плен в числе других людей Крепкого Лука, и как только Донахью об этом узнал, он задумал навсегда лишить Хью возможности держать в руке меч.

Рауль замолк, чтобы перевести дух, и в наступившей тишине стал слышен громкий стрекот ночных цикад – близились сумерки. Хью смотрел в кубок.

– Донахью приказал схватить Хью и держать, пока он отрубит ему большой палец, но тот сказал, что в этом нет необходимости – он клятвопреступник, сознает свою вину и добровольно понесет наказание. Он сам положил руку на плаху и не издал ни звука ни когда лезвие топора отсекло ему часть руки, ни когда ему прижигали рану раскаленным мечом.

Некоторые из слушателей стали тихо обмениваться замечаниями. Филиппа ощутила такое стеснение в груди, что едва удержалась от слез.

– Я многое повидал, пока был солдатом, но такого… такого со мной не случалось ни до, ни после. Хью часто говаривал, что можно подняться над болью, но я думал, он это для красного словца. В тот день я понял, что он имел в виду.

– Как занимательно… – протянула Клер, с новым интересом взглянув на Хью.

Филиппе захотелось вывалить ей на голову блюдо с жареными потрохами.

– С тех пор мы с Хью не встречались. Что ты поделывал с тех пор, старина?

– Хорошенько караулил остальные части своего тела, – ответил тот с натянутой улыбкой.

– Может, вам в этом нужна помощь? – вкрадчиво осведомилась Маргерит.

– Интересная мысль, – усмехнулся Хью. – Я ее обдумаю.

Прислуга подала очередную перемену – устрицы в остром соусе и мягкие белые лепешки к ним. Положив себе ровно столько, чтобы снять пробу, Тристан де Вер повернулся к Хью:

– А можно узнать, что привело вас сюда?

– Я гостил у сестры, но соскучился по жене. В конце концов, прошло уже две недели, как она меня покинула.

– Как трогательно, – ехидно бросила Клер.

Олдос положил руку Филиппе на колено, но она сбросила ее.

Рауль обрадовано потер руки, когда к нему подошла служанка с соусником, но леди Изабелла отослала ее прочь, объяснив: «Лук и черемша! Ты же не хочешь пропахнуть ими?»

Маргерит, не смущаясь такой мелочью, как запахи, щедро сдобрила свою лепешку соусом и подцепила на двурогую вилку самую крупную устрицу.

– Значит, вы испугались, что ваша добронравная женушка падет жертвой какого-нибудь нечестивца? – спросила она лукаво.

– Я не ревнив, – отмахнулся Хью, глядя при этом в сторону, как делал всегда, когда лгал. – Вы же не приняли мои слова всерьез?

– Откровенно говоря, нет… – Маргерит поднесла вилку к губам, лизнула устрицу кончиком языка, втянула в рот и проглотила не жуя. – Думаю, вам просто стало скучновато в кроличьем садке, в который превратился Истингем. А вот мы здесь не скучаем. Всем по-дружески делимся, все делаем за компанию. Вообразите себе, на прошлой неделе развлекаемся мы с Олдосом в его спальне – и вдруг в дверь без стука входит… кто бы вы думали? Ваша женушка! И в каком виде! На ней было… или скорее не было…

Филиппа отважилась бросить взгляд на Хью. Он смотрел на нее, но отвернулся, стиснув зубы.

– Матерь Божья! – пробормотал Олдос, прячась за кубком.