Солнце - это еще не все

– De gustibus non est disputandum[1], – сказал Мартин.

– Ах, уж эта твоя латынь! – Элис сияла крышку с блюда, и по столовой разлилось благоухание жареной печенки и грудинки.

– Ньям-ньям! – воскликнула Лиз. – Обожаю печенку, как ее готовит тетя Элис! А ты, папа?

– Мне нравится все, что готовит твоя тетя Элис, – ответил Мартин, улыбаясь им обоим.

Элис, далеко не умиротворенная, положила печенку с грудинкой на их тарелки и, облизнувшись, решительно опустила крышку, а сама с добродетельным видом сбрасывающего вес человека, который устоял перед соблазном, принялась за неаппетитный диетический сухарик.

«Как лгут рекламы! – думала она. – Утверждают, будто эти сухарики вполне заменяют завтрак и по питательности и по сытности, а ведь к десяти часам я так проголодаюсь, что поджарю себе еще хлеба и доем все, что останется!»

Но, во всяком случае, Мартин и Лиз видели, как строго она соблюдает диету.

Она налила чай Мартину, кофе со сливками Лиз, черного кофе себе и сунула руки в карманы, чтобы не снять крышку с блюда. Под ее пальцами зашуршал конверт. Она достала его и бросила по столу Лиз, сказав сердито:

– Чуть было не забыла! Старый Мак просил передать тебе.

Лиз вскрыла конверт, просмотрела письмо и спрятала его назад в конверт. Элис, не сдержав раздражения, спросила насмешливо:

– Какой еще нелепый план спасения мира пришел в голову Младшему Маку?

– Все тот же!

Элис чувствовала, что отталкивает двух людей, кроме которых у нее в мире никого не было. Иногда она сама изумлялась, почему делает это, и все же не могла противиться силе, вдруг беспричинно овладевавшей ею.

– Вечно суете нос в чужие дела. Право, не знаю, куда идет нынешняя молодежь!

Лиз ответила по-прежнему спокойно:

– На твоем месте я не стала бы тревожиться. Платон задавал тот же вопрос, однако мы все еще существуем.

– А твои ужасные манеры! Не понимаю, зачем только твой отец потратил столько денег на твое образование. Эти ее университетские друзья ее погубят! – воззвала она к Мартину. – Вечно устраивают какие-то демонстрации. Ты должен запретить ей!

Мартин только пожал плечами.

Лиз закусила губу. Как глупо! Теперь, когда она стала взрослой и имеет право говорить все, что ей хочется, она не может воспользоваться этим правом. Тетя Элис так беззащитна! И отец тоже – хотя и по-другому. Иногда, слушая, как они препираются из-за пустяков, она чувствовала себя намного старше их обоих.

Радиоприемник пропищал проверку времени. Вопль фанфары возвестил утреннюю передачу последних известий.

Эй-би-си передало обычную краткую сводку новостей: вторжения, войны, уличные беспорядки, забастовки и сенсационные семейные трагедии, угнетающе схожие с новостями, которые передавались накануне, на прошлой неделе, в прошлом месяце и в прошлом году. Только географические названия были другими.

Мартин с сосредоточенным видом наклонился над своей тарелкой. Лиз жевала и глядела на приемник так, словно, напрягая внимание, она могла узнать больше, чем сообщал голос диктора.

Для Элис последние известия перестали быть простым потоком звуков, только когда диктор, перейдя к местным известиям, сообщил о назначении нового судьи в верховный суд. Ее рука с чашкой замерла на полпути ко рту. Вилка Лиз застыла в воздухе. Лишь Мартин продолжал намазывать масло на ломтик поджаренного хлеба, точно это сообщение никак его не касалось. Он отодвинул тарелку с недоеденной грудинкой, допил чай и протянул чашку Лиз, чтобы она передала ее Элис.

– Налей мне еще, пожалуйста.

Элис наливала чай с таким видом, словно обваривала кипятком врага и возмущенно говорила:

– Это просто неслыханно! Что такое сделал Маккормик для того, чтобы его назначать судьей!

Мартин ответил с предостерегающей невозмутимостью:

– Если Маккормика назначили судьей, значит он был наиболее подходящим кандидатом на этот пост.

– Не верю!

– В таком случае кончим обсуждать этот вопрос.

Лиз поспешила вмешаться:

– Что было сказано в законе тысяча шестьсот восемьдесят восьмого года о пребывании судьи на его посту?

Мартин улыбнулся ей.

– Quantum se bene gesserit – он сохранит свой пост до тех пор, пока будет вести себя должным образом.

– Какая страшная ответственность!

– Да, быть судьей – большая ответственность, – сказал он обычным серьезным тоном.

Однако Элис, которая давно научилась читать по его невыразительному лицу и знала все оттенки чувства в его голосе, уловила разочарование и вновь загорелась возмущением, полная жалости к нему. Он слишком хорош – в этом вся беда, слишком благороден, слишком далек от всей этой политической кухни.

– Говорят, он получил огромные деньги за это дело о клевете, – сказала она с горячностью.

– Он очень хороший адвокат, – ответил Мартин с преувеличенной невозмутимостью.

– Хороший адвокат! Да все же говорят, что он позер!

– Кто это говорит? – спросил Мартин, сурово поглядев на нее.