Солнце ближе

Вика вздрогнула, услышав этот звук, на мгновение застыла не двигаясь, а потом помчалась к трубке, побежала так быстро, словно от этого звонка зависела вся ее жизнь.

— Вика? Господи, ну наконец-то!

Это была не Лера. Это была Лерина мама, Лариса… За последние сутки Вика уже не первый раз поразилась тому, как сильно может измениться человеческий голос. До неузнаваемости.

— Я… — Вика почувствовала, что в горле пересохло, и не смогла выдавить из себя ни слова.

— Вика! Прошу тебя, поднимись, или нет, я сама сейчас к тебе спущусь…

Через минуту Лариса уже звонила в дверь. Фиолетовые, судорожно сжатые губы, черные мешки под глазами — сейчас ей можно было дать шестьдесят лет.

— Что… что случилось?

Лариса не отвечала. Вика, вся превратившись в зрение, всматривалась в ее глаза, пытаясь прочитать в них ответ. Она уже поняла, что что-то случилось с Лерой — что-то страшное, ужасное и, возможно, непоправимое.

— Почему ты молчишь?! Почему? Скажи хотя бы — она жива?

— Жива, — выдохнула наконец Лариса, — она жива…

И разрыдалась, уткнувшись лицом в ладони.

Третье утро подряд начиналось для Вики одинаково: в половине седьмого она уже стояла, бледная, равнодушная, с неестественным блеском в глазах, у дверей палаты интенсивной терапии. Это была не та больница, в которой совсем недавно лежала она, это была совсем другая больница, другое отделение. Но в реанимацию не пускали ни под каким предлогом. Вика стояла у стены и взглядом побитой собаки провожала медсестер и врачей, выходящих из запретной двери.

— Пожалуйста, прошу вас… Только на минуту, на одну минуту. Я только посмотрю. Она моя сестра. Мне очень нужно. Пожалуйста.

Эти слова она повторяла по нескольку раз в день, с одинаковой интонацией. Ответы тоже были одинаково равнодушными — в реанимацию посетителей не пускают.

— Скажите хотя бы, как она…

— Лучше. Сегодня — уже лучше, — услышала Вика на третий день своего дежурства в больничном коридоре. Ее присутствие мало-помалу начинало раздражать больничный персонал, многие смотрели на нее с жалостью. Замечая жалость в глазах врача или медсестры, Вика тут же подбегала и снова начинала упрашивать, чтобы ее пустили в палату, но снова натыкалась на суровое равнодушие. Приходили Лариса и Лерин отец, но их в палату тоже не пускали. Они разговаривали с врачом в приемной и уходили, а Лера продолжала торчать в коридоре.

— Как она? Скажите, как она?

— Девушка, и не надоело вам здесь торчать? Все равно ведь не пустят. Это же реанимация, а не простая палата.

— Пожалуйста… Я заплачу.

— Да что вы! — отмахивались от нее. Никто не хотел брать деньги у «этой полоумной», как окрестил Вику на второй день ее пребывания в больничном коридоре медперсонал. Она стояла там с утра до вечера. Иногда выходила на лестницу, курила. После пяти становилось спокойнее, а в семь часов больница закрывалась, и Вику выгоняли. Она шла по темной улице, мелкие колючие снежинки били в лицо, но она даже не чувствовала прикосновения снега. «Все будет хорошо, — повторяла она сотни раз в день, — все будет хорошо, она выживет, она не умрет. Она ведь сильная…» Где бы Вика ни была — в больнице, на улице или дома, — перед глазами стояла одна картина.

Лера. Одна, в ванной. Проверила, крепко ли заперла дверь. Нахмурилась, напряженно вслушиваясь в тишину — никто не услышал? Слезы по щекам. Вода, тихо стекающая по стенке ванны — чтобы не было слышно плеска. Вода — прозрачная, розовеющая, красная… Наверное, ей было больно, потому что она все-таки закричала. А может быть, просто стало страшно — в самый последний момент. Дверь сломали, когда Лера уже была без сознания… Леркиного ребенка больше нет. Но Леру все-таки удалось спасти, хотя она, наверное, этого совсем не хотела.

— Как она, доктор?

Усталый взгляд, отделенный толстыми стеклами очков, капля пота, стекающая со лба, — странно, ведь в больнице прохладно. Седые брови, нависающие сплошной изогнутой линией над темными щелками прищуренных глаз.

— Сегодня лучше. Но в общую палату переведем не раньше четверга.

— Четверга? А сегодня какой день?

— Сегодня вторник. Послушай, иди домой. Ты совсем измучилась, ну зачем ты здесь стоишь? Даже дни недели не знаешь.

— Я хочу ее увидеть. Мне очень нужно ее увидеть. Мне нужно сказать ей несколько слов. И все.

— Все это я уже слышал, и неоднократно…

Он продолжал задумчиво смотреть на нее.

— Она тебе кто?

— Подруга, — ответила Вика, почему-то не осмелившись соврать, — просто подруга. Но очень близкая.

— С ней все будет в порядке. Опасности уже нет, она просто очень слаба. Знаешь, когда человек теряет много крови…

— Я знаю, — ответила Вика, — я сама недавно лежала в больнице, и я тоже потеряла много крови…

«Почему он не уходит, — подумала она, — почему так долго?..»

— Только на минуту. Идем.

Она даже не поверила в то, что слышит. А он приоткрыл дверь палаты, вошел и, обернувшись, кивком головы позвал Вику за собой.