Солнце ближе

— Напрасно. — Кирилл, совсем забыв о маскировке, с явным удовольствием жевал ириску, а оттого слегка шепелявил. Порывшись в пакете, он извлек оттуда еще один пакет, меньшего размера, неуверенно развернул его и обнаружил сверток, сквозь который просвечивали бордовые пятна.

— Яйцо в утке, утка в зайце… — тоскливо протянула Вика. — Я не понимаю, ты что — собираешься заставить меня есть свеклу?

— Мне сказали, что она тебе необходима. Лера просила, чтобы я проконтролировал.

— То есть я должна съесть ее у тебя на глазах?

Он кивнул.

— Всю?

Кирилл пожал плечами.

— Сколько сможешь.

Вика вздохнула и, протянув руку, забрала у Кирилла ненавистный сверток.

— Я не понимаю. Я отказываюсь понимать, почему мне нельзя есть ее с майонезом.

Свекла была порезана на круглые ломтики. Брезгливо поморщившись, Вика закрыла глаза и засунула в рот одну бордовую дольку.

— Что… что случилось? Ты что так смотришь? — спросила она у Кирилла, отметив необычное выражение его лица.

— Ты как вампир, — медленно произнес он, — вампир, напившийся крови. У тебя губы, десны, даже зубы красные.

Он говорил, не отводя взгляда от Викиного рта, и это ее смущало.

— Эй, Кирилл, — она отвела руку в сторону и щелкнула пальцем, — оторвись. Ты что, действительно никогда в жизни не видел обыкновенного вампира?

Он наконец посмотрел ей в глаза, но ничего не ответил и только покачал головой. Некоторое время она ела свеклу в полной тишине.

— Вкусно?

— Мерзко. Хочешь попробовать?

— Да нет, спасибо, я уже обедал.

— Ну так поужинай.

Вика настаивала уже всерьез, почувствовав какой-то странный и неуместный спортивный азарт.

— Знаешь что, Вика…

Он вдруг решительно забрал у нее из рук бумажный сверток и дернул оконный шпингалет. Рама легко распахнулась — и в следующую секунду Вике пришлось слегка пригнуться, чтобы ее не задел летящий мимо головы «снаряд». Все произошло настолько быстро, что Вика не успела ничего понять, оглянуться и увидеть, как злополучная свекла шлепнулась на асфальт посреди больничного двора, высыпалась из пакета… Одно колечко даже покатилось.

— Птички скушают. Им полезно… Гемоглобин, говорят, повышается. Отойди немножко, я окно прикрою, чтобы ты не простыла.

Он смотрел как ни в чем не бывало, словно не находя ничего особенного в том, что произошло. Вика сперва онемела от изумления и только вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, что же это было — акт милосердия? Некоторое время они молчали, а потом он вынул из внутреннего кармана куртки носовой платок, слегка притянул ее к себе и принялся вытирать рот. Вика стояла не двигаясь, скосив глаза вниз, и наблюдала за движениями его пальцев, когда они слегка касались ее губ, прислушиваясь при этом к собственным ощущениям. Она подняла глаза.

— Не знала, что ты так озабочен уровнем птичьего гемоглобина.

— Ну вот, теперь лучше. — Он придирчиво осмотрел Вику, как будто она была не Викой, а картиной, художественным полотном, а сам Кирилл являлся не кем иным, как автором этого творения. — Ты многого обо мне не знала. Разве не так?

— Так, — согласилась она, — но сегодня я сделала приятное открытие… Ты молодец. Ты настоящий друг! Мы ничего не скажем Лере?

— Про свеклу? — зачем-то уточнил он.

Вика собиралась ответить, но в этот момент его лицо вдруг приблизилось вплотную, и она почувствовала на своих губах его влажные и властные губы. Потом был сладкий привкус вареного сахара, вкус любимых конфет… Она не успела ни о чем подумать. Секунда — и он отстранился, как будто и не было ничего…

— Не скажем. Конечно, не скажем. А теперь извини, Вика, мне пора. Поправляйся.

Он на секунду сжал в своей прохладной ладони ее теплые пальцы, сразу же отпустил и не оборачиваясь сбежал вниз по ступенькам. Вика еще долго стояла без движения, глядя в одну точку — туда, где, мелькнув, скрылся его силуэт. Стояла до тех пор, пока проходившая мимо медсестра не загнала ее обратно в палату. Вечером она долго читала, а потом, уже ложась спать, решила, что на следующий день непременно расскажет Лере обо всем, что случилось.

Оконный проем в больничной палате, где лежала Вика, представлял собой своеобразную рамку, обрамляющую живую картину. Ночью это были луна и звезды, вечером — розовые сумерки, днем — ослепляющее золотом прозрачное осеннее небо. Солнце катилось по нему, строго соблюдая время и траекторию движения. Где-то около девяти часов утра оно показывалось в верхнем правом углу окна, задорно выглядывая из-под серой шторы. Потом серьезно и тихо смотрело в окно, медленно скатываясь вниз — с облака на облако, как по ступенькам — и наконец замирало в левом углу, как будто не хотело покидать эту нелепую, недостойную его величия и великолепия рамку с облупившейся краской… Именно в тот самый момент, когда солнце замирало, обычно появлялась Лера. Было около пяти, разговорчивая соседка на некоторое время замолчала, отыскав что-то интересное в свежем номере газеты «Арбат». Вика немного нервничала.