Читаем Солнце Бессонных (СИ) полностью

   Пока Калеб надрывно хохотал над моими фото, причем вместе с отцом и Гремом, прибежавшими на его громогласный смех, которым, очевидно, он хотел позлить меня, - я быстро расправилась с английским. Немного дольше пришлось посидеть над астрономией, мистер Чан, совершенно не жалея меня, задал сделать все домашнее задание, которое я пропустила, по крайней мере этот предмет давался мне легко. И почти не прилагая усилий, я сделала французский. Этот язык я знала идеально, так как Самюель была француженкой, она часто уделяла время на занятия со мной. Она начала меня учить, почти сразу же, как я стала жить с ними.

   Немного хуже дело обстояло с моим знанием итальянского, я знала его посредственно, на уровне разговорного - Терцо не любил вспоминать Италию, откуда сам был родом. И поэтому, конечно же, по-итальянски говорил крайне редко, в основном, когда бывал очень зол. А таковым он становился только после очередной выходки Прата. У меня просто уши вяли, если я разбирала хотя бы половину слов, льющиеся из него в такой момент. Зато этому языку меня учил сам Прат, причем так, чтобы не узнал Терцо. Но и он, зная его не любовь к всякого рода ограничениям, тоже не хотел рассказать, почему отец так не любит Италию.

   Я подозревала о связи его не любви к родине, с одной из трех главных семей, но какой именно, я не знала. Самые влиятельные вампиры в сообществе вампиров - отвечающие за порядок. Главным законом было то, что смертные не должны знать о них, вампирах. И я была нарушением закона. Вот почему отец стирал память всем, узнавшим обо мне. Исключением, на данный момент, было пять вампиров: Прат, Ричард с женой, и, конечно же, Грем с Калебом. Но, когда придет время проститься с последними двумя, он поступит также.

   Я вздрогнула при мысли о том, что придется расстаться с Калебом. Эта мысль больно резанула меня по сердцу. Смогу ли я когда-нибудь перестать смотреть в его красивые глаза? Захочу ли не видеть его вообще? Вряд ли.

   И еще труднее становилось при мысли о том, что в таком случае, он никогда не вспомнит обо мне. Словно мне мало было его теперешнего равнодушия.

   Мне никогда не разорвать этого адского круга. Не избавиться от этой сладкой муки - видеть его и не иметь права прикоснуться, обнять, почувствовать его губы на своих.

   Я мысленно порадовалась, что никто в этом доме не мог читать моих мыслей. Интересно, мог ли Калеб увидеть мысли так же, как прошлое? Надеюсь, нет, иначе, зная теперь, что ему не обязательно целовать для этого, я нарывалась на опасность быть разоблаченной в чувствах к нему, каждый раз, когда он просто коснется моей руки.

   Очередной взрыв смеха заставил меня поморщиться. Что же такого отец рассказывал им? Я очень надеялась, что ничего постыдного. Зато оглушительный смех заставил меня посмотреть на улицу. Наконец-то темнота пробралась во все уголки двора. Можно было, конечно же, идти и раньше, в октябре темнело быстро, только тогда оставалась вероятность встретить кого-либо около школы или даже в ней.

   Теперь же я могла собираться. Я, так же как и Калеб, оделась во все черное, только вот ему его одежда подходила лучше. Мне с тоской вспомнилась его белая кожа в вырезе рубашки. Вздернутые манжеты позволяли видеть его твердые, мускулистые руки, а расстегнутый воротник - горло и грудь, белые, как полотно свежевыпавшего снега на земле.

   Подумав секунду-другую, я схватила тушь и блеск для губ. Это внезапное желание удивило меня. Я и так знала, что в любом случае не буду достаточно хороша для него. Но все же, желание было не перебором.

   "Еще серьги одень" - ехидно глумилась надо мной моя гордость. Но я не послушалась ее противного и злого здравого голоса.

   - Я готова, - с верху площадки окликнула я Калеба, и, заметив, что они смеются над моими фотографиями, где я впервые встала на лыжи, рассердилась, потому что Калеб был так весел и совершенно не обратил на мои слова внимания, лишь качнув головой.

   Я была разочарована. Хотя бы маленький намек, что я нравлюсь ему. Нет, все официально и вежливо. Все совершенно ясно. Я не произвела на него никакого впечатления.

   Я так сильно вцепилась в перила, что заболели руки. Наверное, мое сердцебиение изменилось, Калеб поднял голову и замер. И вдруг посмотрел так, что я показалась себе взмокшей, растрепанной и неловкой. Но он внезапно возник передо мной так быстро, что я даже оцепенела при виде его. Я забыла, как он красив, как непостижимо прекрасен. Мое сердце готово было выскочить из груди, когда мы смотрели друг другу в глаза. Он на миг показался пораженным, но первым отвел глаза, и я подумала, что мне это лишь показалось.

   Я вымученно улыбнулась, и напомнила себе, что мне все равно. Если переживать из-за того, что он обо мне подумает, то я пропала, если этого еще не случилось.

Перейти на страницу:

Похожие книги