Солнце

Затем, подняв голову, он попросил меня о сексе.

Он попросил меня снова ещё до того, как я успела ответить, простонал эти слова мне на ухо, сжимая мою задницу ладонью, массируя моё бедро, обхватив ладонью колено, запустив пальцы в мою киску. Когда он вжался в меня своим весом, крепче целуя в губы и притягивая светом, я осознала, что отвечаю в его сознании, посылаю ему образы, пока у него не перехватило дыхание, и в его груди не зародился стон.

Мы оба действовали ужасно неуклюже, ослепнув от боли.

Сам секс, наверное, со стороны выглядел комично отчаянным.

Я массировала его член, изучая его руками ещё до того, как Ревик полностью приподнялся. Нам обоим пришлось приложить усилия, чтобы расположить его как надо. Мы оба были настолько не в себе, что едва осмысливали последовательность действий, которые пытались совершить.

К тому времени Ревик наполовину удлинился. Я не позволила ему остановиться. Я даже не позволила ему подождать несколько секунд, чтобы попытаться взять себя в руки. Из-за этого было больно, но мы и тогда не остановились. Мы даже не сумели замедлиться.

Он резко вошёл в меня до упора и полностью удлинился.

Мы оба снова ослепли от ощущений.

Я не помню, чтобы секс когда-либо ощущался вот так.

У меня и раньше бывали первые разы с ним — не только в той гималайской хижине, но и первые разы после слишком долгого воздержания, или после того, как один из нас сильно изменился, а также тот раз, когда мы зачали Лили, и другие разы, когда было так хорошо, что хотелось кричать.

Даже в сравнении с теми разами это ощущалось иначе.

Я знаю, как это звучит, и насколько слова не соответствуют тому, что я пытаюсь описать, но это ощущалось так, будто я воссоединилась с отсутствующей частью себя. Будто я вернулась к той части себя, без которой провела слишком долго и просто привыкла к дыре в её отсутствие.

Я никогда в жизни не испытывала такого облегчения.

Я никогда не чувствовала чего-то столь простого и в то же время настолько абсолютно истинного.

Я никогда больше не буду одна.

И это не гипербола. Не принятие желаемого за действительное.

Я знала, что это правда. Те часы и дни, месяцы и года, когда я чувствовала себя наполовину отсутствующей, наполовину сломанной, разъединённой… всё это осталось позади.

Мой последний день одиночества остался в прошлом.

Мне больше никогда не придётся иметь дело с данным чувством, во всяком случае, в этой жизни.

Не знаю, насколько сознательно я подумала об этом в тот момент, но там жило такое сильное и непоколебимо сильное знание, что я могла лишь вдыхать его, потерявшись в этом облегчении.

Что касается самого секса, то всё становилось лучше по ходу дела.

Большая часть того первого раза… и второго…

И, может, третьего…

Те разы прошли как будто в тумане.

Я даже не могла разделить их на отдельные события и уж тем более выделить начальные и конечные точки, если не считать выражения лица Ревика, когда он кончал, или ощущения того, как открывалось его сердце, когда я кончала с ним, или после него, или до него. Наш свет настолько переплёлся, что я едва могла понять, что было светом, а что пальцами, языками, его членом, моей киской, его или моей задницей.

Я использовала на нём телекинез — впервые, во всяком случае, в сексе.

От этого он тоже в какой-то момент кончил, вжимаясь в меня всем весом, прильнув к моему лицу и постанывая.

В тот раз я тоже ощутила в нём капитуляцию.

Я чувствовала её большую часть того времени, что он был во мне. Я чувствовала её в том, как он открывался, и никакая его часть не сдерживалась. Я никогда прежде не чувствовала в нём блоки, хоть в его сердце, хоть где-то ещё, но я ощутила их отсутствие, когда они исчезли.

После этого мы трахались чисто для удовольствия.

После этого Ревик замедлился.

Мы оба замедлились, не спеша, проникая так глубоко в свет друг друга, что я реально чувствовала себя одурманенной. Я затерялась в мышцах, костях и коже его тела, в каждой детали его света, в микровыражениях его лица, пока он входил в меня, двигаясь всё вывереннее с каждым толчком. Казалось, я часами витала в этом состоянии, тонула в той грани перед оргазмом, чувствовала в нём так много удовольствия, облегчения и желания, и снова бл*дского облегчения, боли, интенсивности удовольствия… что на долгое время я утратила всякое осознание того, где мы находились.

Я понятия не имею, как долго мы этим занимались.

Я знаю, что это ощущалось очень, очень приятно, чёрт возьми.

Приятнее всего, чем я могла когда-либо чувствовать, приятнее того, каким мог быть секс в моём представлении.

Мы много говорили в процессе всего этого.

Я помню каждое слово, которое он сказал. Я помню каждое слово, которое сказала я.

Я помню, каким важным казалось произнести это.

И всё же я сомневалась, что говорила что-то логичное и связное, во всяком случае, с нормальной точки зрения.

Это неважно, бл*дь. Всё это вовсе не имело значения.

Важно лишь то, что время одиночества прошло.

Оно реально осталось в прошлом.

Глава 49. Финальная война