Солнце

Мерцающие зелёные стены перекатывались рябью перед моими глазами. Они были забрызганы водой и кровью; образы улыбки Териана искажались столь сильной болью депривации, что она как будто разрывала меня на куски изнутри. От этой боли невозможно было думать, дышать… она притягивала меня из места в моём разуме и сердце, о котором я почти забыла.

В той боли было так много тоски.

Так много тоски и, боги… так много любви.

Я забыла, как же плохо было в самом начале. Я забыла глубину той боли, как она словно раздирала меня надвое просто из-за дыхания.

Я забыла, каково это — верить, что я одна это чувствую.

Тогда я думала, что влюбилась в призрака.

Более того, я думала, что любила того, кто ко мне совершенно ничего не испытывал.

К тому времени я была отвергнута им на стольких уровнях, столькими способами. Я знала, какой я была идиоткой, оплакивая его с такой силой, но ничего не могла с собой поделать. Не гордость заставила меня попытаться оттолкнуть его. Это был ужас перед мыслью, что я никогда не выберусь из этой ситуации, что он никогда не перестанет причинять мне боль, даже после смерти.

Я была так уверена, что я для него никто.

Я была так уверена, что я для него — лишь религиозный символ, да и к тому же весьма разочаровывающий. Слишком несведущая, чтобы знать что-то о видящих. Слишком слепая, чтобы стоящим образом использовать свой свет. Возможно, иногда я бывала другом или знакомой, но в основном являлась лишь грузом ответственности, той, кто по-детски запала на него, и он не мог развеять эти чувства, как бы часто ни отталкивал меня. Он не хотел секса со мной или даже настоящей дружбы.

В то время он лишь пытался избегать меня на протяжении всего того периода, что я его знала.

Затем я вспомнила, каково было в Индии. Я вспомнила, как лежала в доме Вэша на тюфяке, застеленном шкурами, и прокручивала в голове воспоминание о том, как он трахал женщину на корабле, пыталась убедить себя, какой я была тупой и заблуждающейся.

В тот период я так усиленно пыталась отпустить его.

Я старательно пыталась жить дальше, найти своё место среди видящих, даже если они обращались со мной как со священным артефактом, а не как с живой личностью.

Я была уверена, что если Ревик жив, то он продолжит бежать от меня.

Чувствуя, как он тяжело дышит рядом со мной, а его свет кружит безудержными арками, я закрыла глаза, перекатившись на бок. Думая о том, что он показал мне, о боли, которую он испытал из-за меня, из-за убеждения, что оттолкнул меня и навеки разрушил наши отношения, я прикусила язык до крови.

Всё время своего отсутствия он был откровенно помешан на мне.

Он был откровенно помешан на всех вещах, которые сделал неправильно в отношении меня.

Ревик и раньше рассказывал это, но увидев это теперь, я осознала, что какая-то моя часть не верила ему. Когда я увидела его в Лондоне, стало ясно, что что-то изменилось, но если честно, я думала, что дело в заточении. Я думала, что он передумал насчёт меня, пока был в плену — может, потому что провёл столько времени с двумя моими лучшими друзьями.

Если честно, я не знала, что в нём поменялось. В тот момент я была так до умопомрачения влюблена в него, что не позволяла себе слишком задаваться вопросами.

Подумав об этом теперь, я вздрогнула и сильнее прикусила язык. Я вспомнила, какой беспомощной в этом отношении я ощущала себя, и как я это ненавидела. Я никогда и ни к кому такого не испытывала. Я никогда не была не в силах контролировать свои чувства или сдержать своё сердце.

Закрыв глаза, я постаралась взять под контроль свой свет, свой разум.

Но это казалось почти невозможным.

Я снова чувствовала его. Я ощущала, что Ревик позади меня и наблюдает за мной.

Ощутив его свет в своём, его боль, вплетающуюся в меня и притягивающую, я подавила жёсткий и резкий укол боли, как будто пронзивший мою грудь.

Прикусив губу, я заставила себя заговорить, хотя бы чтобы отвлечься от тех ранних дней, от того, что я помнила и ненавидела.

Я почти ненавидела его за то, что он напомнил мне это.

Я ненавидела то, что чувствовала в те месяцы, думая, что он погиб. Я ненавидела вспоминать, какой я тогда была — какой слабой, полностью пребывающей в его милости я была.

— Зачем тебе понадобилось показывать мне это? — я вытерла лицо, и мой голос звучал хрипло. — Сейчас? Когда Касс едет с нами?

Подумав об этом аспекте, о котором, честно говоря, и не задумывалась, я ощутила ком в горле. На глазах выступили слезы вопреки моему желанию.

Я постаралась заблокировать образы, но не могла.

Я не могла это заблокировать. Чем сильнее я подавляла, тем сильнее накатывали воспоминания, только теперь они принадлежали Ревику, а не мне. Я видела, как он лежал там, дрожал в темноте, терял сознание, потом пробуждался и хотел меня так сильно, что кричал и звал меня в темноте.

Я видела, как Джон и Касс пытались успокоить его, чтобы он заснул.

Я чувствовала боль в его сердце, ту сокрушительную, нескончаемую боль, его плач, когда Териан говорил, что я мертва, или что он насилует меня в соседней камере… или что другие Шулеры забавляются со мной, готовя для Галейта.