Изначально они были двумерными и прозрачными. Но чем больше я к ним присматривался, тем объемнее и телеснее они становились. Я начал различать на них цвета. Сначала пробился фиолет соборной хоругви, потом я распознал священников в ризах с крестами и с кадилами, городских советников в странных тогах и огромную толпу людей, непонятным образом втиснутую на малую площадь. Они стояли плечом к плечу, наступая друг другу на пятки, и так по-особенному собранных, будто несколько поколений поставили ступни на тот самый кусочек земли. А эти лица! На них отражалось фанатичное ожесточение, безжалостность, сочетающаяся с подлостью. Этот жестокий отпечаток, с удивлением замеченный на лицах жителей города, здесь проявился во всей неприглядности. В их глазах пылала неугасимая жажда, что-то вроде голода, который неспособна утолить земная еда. Я дрожал от страха, что их взгляды найдут меня, но они как бы проходили мимо, будто меня и не было. Их взгляды будто бы спотыкались в одном месте, кажется, подвальном окне здесь в стене, у края которой лежала куча обработанного камня. Из окна торчала верхушка лестницы, из середины доносились удары молотов. Справа и слева от окна стояли чиновники, а вооруженные мужчины выстроились в ряд, оттесняя толпу.
«Что тут творится?» — подумал я, парализованный страхом и не смеющий вздохнуть. Случайно, потому что я стоял на пальцах, мой взгляд устремился над головами на разжаренную равнину, и заметил на ней черную подвижную черточку, которую раньше не видел. Она напоминала процессию муравьев, и тянулась от подножья к вершинам горного хребта. Постепенно я распознал длинную цепочку людских фигур, они передавали из рук в руки тяжелые камни.
Меня как молния пронзила мысль: эти безумцы строят новую башню. Прежде чем я осознал то, что увидел, раздалась удивительная музыка, состоявшая из нескольких постоянно повторяющихся, необычайно жалобных звуков. Толпа заволновалась, все обернулись в сторону, откуда доносилась музыка.
Сквозь толпу пробирались музыканты, несущие странные духовые инструменты. Их ноги охватывала яркая, облегающая ткань похожая на ту, в которую были одеты большинство присутствующих.
Меня не удивило, что в городе, являющимся окаменевшим фрагментом прошлого, одеваются в старинные наряды.
Движущиеся передо мной люди были абсолютно осязаемы, так что было трудно понять, почему незадолго до этого они казались расплывчатыми и нереальными. Мне показалось, что мои глаза освоили новый метод наблюдения.
За музыкантами шли двое мужчин, чьей внешности я не смогу забыть до конца своих дней. Тот справа, в усеянном звездами черном плаще, производил впечатление важного и неприступного. Когда он обернулся, а его взгляд скользнул по мне, то я подумал, что где-то его недавно видел. Но сейчас я не мог сказать, был ли это местный святой с иконы, или одна из фигур со стены костела. Второй настолько впился мне в память, что могу его нарисовать, высокая худая фигура в подпоясанной рабочей одежде, в руках мерка и молоток. Я принял его за строителя. Его лицо было разрушено, как город землетрясением. Казалось, он перенес нечеловеческую боль, которую превозмог нечеловеческим усилием воли. В его глазах блестела решимость, такой взгляд может быть только у безумца, продавшего душу за высокую цену. За ними шел слуга, несший в руках закрытый предмет. Мужчина в черном плаще прикоснулся к краю окна тростью, чья рукоятка была украшена фосфоресцирующими астрологическими знаками.
Раздался звонок, люди опустились на колени, и над площадью воцарилась мертвая тишина. Тот, кого я принял за строителя, протянул руку и взял у слуги завернутый в сукно предмет. Узелок задвигался, и я услышал плач ребенка.
На моем челе выступил холодный пот, когда я вспомнил о мрачных суевериях, пришедших из глубокой старины, согласно которым, человек, замурованный в фундаменте, обеспечивал крепость строения на долгие времена. В этот миг тишину разорвал крик, отголосок крика. Сквозь толпу неслась женщина, она хотела броситься на строителя, но вооруженные стражники отбросили несчастную назад. Она пиналась и махала кулаками, издавая в драке сдавленные крики, пробиравшие меня до костей.
Один мужчина закрыл ей рот ладонью, несколько схватили за руки и ноги и вынесли с площади.
Я хотел ей помочь, закричать: «Зачем эта бессмысленная жестокость. Чары уже утратили свое могущество». Я понял, что такие дела могли происходить лишь в гробовой тишине, но мое тело было будто парализовано, а уста — запечатаны.
Потерявшую сознание женщину пронесли неподалеку от меня — я увидел ее лицо, это была нищенка, которую я видел у колодца возле входа в город. Нет, это была не она, а кто-то похожий, копия женщины у колодца.
Вдруг чары рассеялись, я почувствовал силы и бросился в толпу. Но, о чудо — множество людей, вооруженные стражники, священники — все это расступалось передо мной как воздух. Я несся, как безумный, но не ощущал никакого сопротивления, и, в конце концов, я упал. Куда? Не знаю.