Солнечный круг

Родители Казика преподают русский и белорусский языки в электротехникуме. Их квартира похожа на библиотеку: книжные полки стоят даже в коридоре. Узнав, что я люблю читать, Казик затащил меня к себе. Я взял «Белое безмолвие» Джека Лондона. Хорошая книжка. А еще у них пропасть всяких приключенческих книг: Жюль Верн, Майн Рид, Беляев, Мавр, Ефремов… Они всем дают читать, не жалеют. Только Валентина Ивановна, мама Казика, просит, чтоб не рвали и не пачкали. Тут она, как скала: увидит, что измазал книгу, — больше не проси, не получишь.

С Жекой меня подружила машина. Дело в том, что Жекин отец собирается купить «Москвича», после работы он частенько заглядывает к нам в гараж потолковать с моим отцом. Сам Антон Александрович шофер, работает на пятитонном автокране. Раньше, в каникулы, он частенько брал Жеку с собой, чтоб не болтался во дворе без дела, рассказывал ему о разных машинах, давал подержать баранку. Наверно, поэтому Жека просто помешался на автомобилях. Он знает все марки автомашин и различает их по звуку мотора, как некоторые различают по голосам птиц. Любимая Жекина книга — «Автомобиль „Москвич“ модели 407. Конструкция и техническое обслуживание». Он таскает здоровенный замусоленный том на пляж и в лес и, по-моему, уже вызубрил его наизусть, как стихотворение. Не человек, а автомобильный справочник. Своими вопросами Жека даже моего отца иногда ставит в тупик, хотя он куда как хорошо машину знает, а обо мне уж и говорить нечего. Едва он открывает рот, я тут же поднимаю руки. Жека сердится и называет меня лоботрясом: как же, иметь свою машину и до сих пор не выучить ее назубок! Уж он-то бы…

С кем мне немного не по себе, так это с Ростиком. Ему тринадцать, как и мне. Ростик длинный — на голову выше любого из нас, худой, как «шкилет». Рубашка и шаровары висят на нем, словно на вешалке. Рядом с Ростиком можно пробыть целый день и не услышать от него даже десяти слов: насупится и молчит, будто воды в рот набрал.

Я думал, что он чем-то болен. Оказалось, ничего подобного — здоров, как бык. Однажды мы затеяли бороться, так он, шутя, припечатал нас к земле одного за другим, даже пикнуть никто не успел. Только с Африканом они разошлись вничью, но ведь Африкан на два года старше.

Меня смущал его взгляд, долгий пристальный взгляд, от которого я невольно оборачивался. Казалось, Ростик присматривается ко мне, старается понять, что я за птица. А согласитесь, это не очень приятно, когда тебя рассматривают, словно какую-то амебу под микроскопом: так и тянет сморозить что-нибудь глупое.

Куда быстрее, чем к Ростику, я привязался к его отцу. Дядю Костю знала и любила вся ребятня из нашего и соседних дворов: он продавал мороженое в стеклянной будочке возле магазина «Айсберг» Целыми днями он сидел в своей будочке, весело расхваливая эскимо, пломбир и молочное, и возле него всегда толпился народ. А за будочкой стояла коричневая инвалидная коляска — дяде Косте на фронте немецким снарядом оторвало обе ноги.

По утрам и вечерам Ростик, как аист, вышагивал за этой коляской, помогая отцу перебираться через рытвины и незасыпанные канавы: возле «Айсберга» заложили новый дом и перекопали все вокруг. Он отмыкал стеклянную будочку, и пока отец устраивался там на высоком табурете, выносил из магазина пакеты с мороженым, сухой лед, собирал и сжигал в большом жестяном ящике бумажки-обертки. Иногда, когда дяде Косте нужно было отлучиться, набросив на плечи белый халат, Ростик сам занимал его место и продавал мороженое, только никаких шуток-прибауток от него нельзя было услышать. Он деловито пересчитывал медяки, давал сдачу, выуживал из пакетов батончики, эскимо, пломбир, как всегда угрюмый и молчаливый, и мы старались в это время не подходить к будочке, потому что чувствовали: ему будет неприятно. Да и другие ребята, взяв мороженое, торопливо отходили, будто не покупали его, а крали. И лишь когда возвращался дядя Костя, возле стеклянной будочки вновь становилось весело и шумно.

В жаркие дни мы объедались мороженым чуть не до ангины, Ростик никогда не попробовал ни кусочка. Казалось, он ненавидит мороженое. А может, так оно и было на самом деле?

— Трудно ему, — уклончиво ответил Витька, когда я однажды спросил, почему Ростик всегда замкнутый и хмурый. — Очень он за отца переживает. Это дядя Костя на людях такой веселый, а дома бывает по-всякому…

Если мы все свои карманные деньги оставляли в будочке дяди Кости, то Ростик просаживал их в тире. А деньги у него бывали: отец частенько давал то полтинник, а то и рубль. И тогда Ростик отправлялся стрелять.