Солнечный круг

– Вы играете в волейбол?

– Нет. Только раньше, в юности…

Мяч ударился о стену, обшитую деревом.

– В комнате лучше не играть, – виновато сказал Денис.

Мяч ударился еще раз, косо отскочил от декоративного керамического светильника и с силой ударил во что-то хрупкое над входной дверью. Посыпались крохотные осколки.

– Камера, – сказал Денис растерянно. – Вот ведь незадача… Я камеру случайно разбил.

Александр почти против воли посмотрел ему в глаза.

– Вы никому не сказали в комиссии, что знали моего отца, – сказал Денис.

– Откуда ты… с чего ты взял?

– А мать вы видели всего один раз. Но она хорошо вас запомнила.

– Тебе рассказывали? Обо мне?!

– С вас все началось, – сказал Денис. – Отца отчислили из отряда. Он нашел другой способ вернуться в экспедицию. Он женился на маме. Которая была хреновым инженером. Но которая идеально подходила на роль матери, особенно в сочетании с моим папой в роли отца…

– И они все это тебе рассказали?!

– Признайтесь, Александр, что вы сделали, чтобы отца отчислили из отряда претендентов?

– Ничего. Правда.

– Жалко, если так.

Мальчишка вдруг улыбнулся не своей улыбкой. Мышцы его лица странно подрагивали. Александр невольно попятился к двери.

– Камера разбилась, – сказал Денис. – Но у вас с собой устройство. Дневник. Вы все записываете.

– Это моя работа.

– А врач ни за что не войдет. Она боится со мной встречаться.

– Ты фантазируешь…

– Отец был вашим другом. Лучшим другом. До одного разговора. Ночью, в дождь. Вы шли пешком до станции. Помните?

– Он что, и о разговоре рассказал тебе? Учитывая, что тебе было восемь, когда он умер?!

– Да, – Денис довольно зажмурился. – Думаю, в память о человеке, который был вашим другом, вы могли бы не преследовать меня? Тем более за то, что я не совершал?

– Ерунда, как я могу тебя преследовать? Я дознаватель…

– С правом веского слова. – Денис крепко закрыл глаза. Поразительно – он был похож в эту минуту на кота, греющегося на солнце.

– Ты очень… удался в отца, – сказал Александр. – Ты так на него похож, что я поверил бы в переселение душ.

Денис подбросил мяч и снова поймал:

– Жалко, повторяю, что вы ничего не сделали, чтобы отца убрали из отряда. Потому что он-то был уверен, что это вы. Для него в этом был смысл, противостояние, соперничество. А если вы ничего не делали – получается, он зря засчитал себе победу над вами.

– Я предчувствовал, что экспедиция плохо закончится, – медленно признался Александр.

– Плохо – для кого? Их портреты – в зале славы космонавтики. Их имена учат в школе. Так для кого плохо закончилась эта экспедиция?

– Для тебя.

– Для меня, – Денис стукнул мячом о стену, – еще ничего не закончилось. Я надеюсь.

Александр помедлил, сунул руку за пазуху и вытащил из внутреннего кармана куртки черный цилиндр дневника на петельке. Положил на стол.

– Это жест доверия? – Денис поднял брови неприятным взрослым жестом.

Александр молчал.

Денис покачал головой. Взял со стола дневник. Повертел в пальцах. Вспыхнуло красное кольцо, развернулась в воздухе панель управления.

– Не могу привыкнуть к этим штукам, – пробормотал Денис и отключил запись. Красное кольцо погасло, отключенный дневник перестал быть похожим на тлеющую сигару.

– Больше никто не умрет, – сказал Денис. – Мальчишка сглупил. Он жадный. Он хотел больше.

Александр прикусил язык.

– Я сочиняю сказки. – Денис раскрутил мяч на пальце, как глобус на оси, все его движения были поразительно точны и рассчитаны. – Я сочиняю сказки и рассказываю себе. Это ведь не признак сумасшествия? Я одинокий мальчик со сложной судьбой. Сказки ни к чему не обязывают и ничего не значат. Это просто фантазии. Я фантазирую о том, как маленький мальчик стал пирамидкой. Пластмассовой пирамидкой, на которую так приятно нанизывать цветные кольца. И он нанизал на себя дядю Толю, потом папу. Потом Криса, потому Еву. Потом их всех. Забрал себе. Жадный мальчик, хотел игрушек. К моменту посадки у него было тринадцать историй жизни, тринадцать подробных памятей обо всем, тринадцать хранилищ умений и навыков, из которых личностный стержень – наиболее слабый. Но самый живучий. Цепкий. Маму он хотел оставить снаружи, но мама догадалась обо всем. Она была несчастна и грустила без папы. Поэтому маму я тоже забрал себе. Я фантазирую о том, как славно было бы забирать себе людей и жить с ними. Я очень хотел бы забрать тебя, но это подозрительно. Император Смерть. Нельзя так жадничать. Но я их всех люблю. Они мои граждане. Я их император.

– Ты в самом деле сумасшедший, – прошептал Александр.

– Да. – Денис уронил вертящийся мяч и поймал у самого пола. – Но я не опасен. У меня склонность к фантазированию. В одиночестве я развлекал себя сам.

Мяч снова завертелся у него на пальце, и швы на темно-красной волейбольной коже мелькали, будто материки чужой планеты.

– Цветные кольца, – сказал Александр. – Пирамидка. Братское кладбище.

– Но, может быть, они живы? – Денис кротко на него покосился. – А? Может, они смотрят на тебя моими глазами? Первые граждане великой империи, преодолевшие трагическое несоответствие духа и тела?

Александр молчал.