Солнечный круг

— Придется, видно, ночевать здесь, а то измотаемся без толку… Завтра найдем проход…

Дядя Яков согласился:

— За ночь дорогу прорубить можно… Не десять же километров эта согра…

Наступила наша последняя ночь в тайге. Мы не знали, что она окажется самой тяжелой из всех пережитых.

Старики начали расчищать площадку под деревом для ночлега, а мы с Сергунькой отпрягли собак, привязали их и принялись делать просеку через заросли, протаптывать дорогу. Сучья тальника, черемухи, калины так переплелись, что нельзя было сделать шагу. Мы рубили ветки, убирали все, что встречалось на пути, утаптывали снег. Увлекшись работой, мы не заметили, как долину накрыла ночь. Под крутым увалом уже горел костер, а конца кустарника не было видно.

— Может быть, зря рубим, — сказал я Сергуньке. — Утром где-нибудь рядом увидим проход…

— Как же это «увидим»? Мы же направо и налево ходили… Нет, давай лучше еще поработаем…

И мы снова стучали топорами, разбрасывали на стороны срубленные ветки, протаптывали тропинку. Неожиданно Сергунька провалился, как мне показалось, в яму. Я схватил его за руки и помог выбраться. Его валенки были мокрыми. Глубоко под снегом тихонько журчал маленький ручеек.

— Ноги не промочил? — спрашиваю.

— Нет, пока сухие… Валенки вот обмерзнут, трудно будет идти…

— Ничего, зато теплее…

Нам пришлось забросать ручей ветками, утоптать их, чтобы можно было перейти на другую сторону. Эта работа заняла много времени.

— Есть хочется, — сказал Сергунька, — кишки войну затевают…

Он все чаще и чаще поглядывал на стан, где ярко пылал костер и уже, конечно, на тагане висел большой закопченный чайник. Старики не могли жить без чая.

Впереди, между кустами, посветлело. Я обрадовался, хотел пройти туда, чтобы убедиться — не конец ли заросли, как услышал протяжный волчий вой.

— А-ау-у-а-а…

Голос поднимался откуда-то из согры, разбивался о высокие деревья и падал дребезжащими звуками снова на согру.

Наши собаки заливались на все голоса: Матвей Северьянович цыкнул на них и позвал нас пить чай.

Неприятный волчий вой как будто бы силы прибавил нам с Сергунькой, мы быстро очутились на стоянке.

— Волчишки воют, — сказал бригадир, — придется хорошо привязать собак, а то убегут — и поминай, как звали. Эти разбойники в одиночку не ходят.

Еще до чая волки затеяли перекличку; собаки дружно отвечали. Это дразнило волков, и завывание их слышалось со всех сторон.

Матвей Северьянович сам проверил ремни и перевязал собак покрепче. Мы уселись у костра, разогревали на огне куски ранее отваренного глухариного и беличьего мяса, закусывали и наслаждались горячим чаем.

— Теперь я совсем определился, — говорит Матвей Северьянович, прихлебывая чай из кружки, — волчишки помогли… Мы сейчас в «Волчьей пади», в самом их неприступном царстве. Тут им никто не страшен, отсюда они по ночам делают набеги на все ближние и дальние колхозы… Памятна мне эта «Волчья падь» еще со времен колчаковщины…

И он рассказал нам о тяжелом бое с белогвардейцами, когда многие его товарищи погибли, а многие — и он в том числе — были ранены.

— Свезли нас ночью в эту «Волчью падь», она ведь огромная — конца-краю не видно, — и устроили нам тут лазарет. Найти здесь нас было невозможно. А получилось так: от одних врагов скрылись, на других нарвались. Как в волчатник попали. Летом они не воют, а молча подбираются к лагерю и наблюдают за нами. Пришлось день и ночь держать караул. Умер один товарищ, лопаты у нас не было, закопали кое-как, два бревна на могилку положили, а на следующий день ни могилки, ни товарища не оказалось, словно он проснулся от крепкого сна, раскидал все и ушел неизвестно куда. После этого совсем волки обнаглели. Глянешь случайно в куст, а оттуда клыкастая морда на тебя уставилась. Нам и стрелять нельзя, и огонь разводить нельзя. Прямо в плен попали. Пришлось просить командование о переброске в населенный пункт…

После ужина мы наготовили огромный ворох хвороста и… всю ночь не могли сомкнуть глаз. Собаки уже не лаяли, а только оглядываясь по сторонам, ворчали. Волки, забывая страх, появлялись то тут, то там. От света костра мне часто казалось, что я вижу, как загораются зеленоватые точки волчьих глаз.

Старикам-то что, им никакие волки не страшны, а мы с Сергунькой сидим у костра и зорко вглядываемся в темноту. Вот на пригорке, с которого мы спустились вечером, нечеткая тень. Я старательно напрягаю зрение, но тень исчезает, и на этом месте загорается пара светлых точек. Они совсем близко. Я быстро втыкаю в снег рогатку и припадаю к винтовке.

— Мушку не увидишь, — говорит дядя Яков, — подожди, я тебе посвечу…

Он берет от костра горящую палку и немного приподнимает ее сзади меня. От этого мушка как бы вспыхивает на стволе, я подвожу ее под светящиеся точки волчьих глаз и мгновенно нажимаю на гашетку.

— Пинь-пук… — коротко пропела пуля.

Волк взвыл и покатился под уклон, ближе к нам. По-видимому, он зацепился где-то за кустик или пенек, и мы слышим шум взбиваемого лапами снега.

— А ведь убил, Митя, — говорит уверенно Матвей Северьянович. — Ловко ты его, разбойника, посадил на мушку…