Солнечный круг

Всю ночь бушевал ветер. Под его напором гудели камыши, и казалось, избушка стоит не на острове между озерами, а среди высоких, по-осеннему оголенных берез. Свирепый ветер ломал высохшие камыши и частенько хлестал ими в стекла единственного окошка. В избушке было холодно, и я долго не мог уснуть. Будто за стенами зима уже праздновала свою победу над теплом и светом. Может быть, к утру весь неоглядный простор камышовых зарослей покроется снегом, а озеро льдом, и я окажусь в плену непреодолимых препятствий. Ахметжан не в силах будет пробиться к избушке на лодке, и я не решусь идти по свежему льду, пока он не окрепнет. Ну, что ж, у меня есть дичь, а в озере — много рыбы. Плохо с топливом, дров осталось очень мало, а камыш сгорает как солома и не дает настоящего тепла.

Охваченный тревогой, я вышел. Нет, снега еще не было, но холодный, пронизывающий ветер не сулил ничего хорошего. Сквозь шум ветра иногда прорывался свист незримых крыльев, и я догадывался, что в эту бурную ночь летели к югу последние стаи. Порою слух улавливал звуки, похожие на человеческие голоса, но я знал, что поблизости не было охотников, а старик Ахметжан не решится плыть в такую погоду да еще ночью.

Я продрог и вернулся в избушку. Собрав всю свою одежду, я завернулся и, хотя на короткое время, уснул.

Наступившее утро было такое же бурное и холодное. На озере, словно лебеди, слетевшиеся со всего севера в эту шумную ночь, гуляли волны-беляки. Их белые гребни дробил ветер, и мелкая пыль, как туман, висела над всем необозримым «морем».

От моего скрада на кромке озера не осталось и следа — ветер разметал все по камышинке, и сейчас не было никакой возможности восстановить его, да, собственно, и не нужно было. Озеро опустело.

В полдень ветер затих, появилось солнце, но небо было зеленое. Солнечные лучи слабо грели, ночью можно было ожидать первый заморозок.

Вернувшийся Ахметжан подтвердил мои догадки.

— Однако, ночью морозко стукнет… Никакой охоты больше не будет. Давай уху варить, да и домой…

Ахметжан собрал все свои снасти — вентери развесил по стенам избушки, а сети бросил в нос лодки.

— Зимой починять надо…

На этот раз рыбы оказалось совсем немного.

— Как сивер загуляет, рыба совсем не идет, — сказал он, передавая мне крупных окуней. — Вари всех — не съедим, тебе на дорогу годятся…

После обеда мы поставили в лодку корзину с рыбой, сложили всю мою добычу и присели у кострища покурить.

Попыхивая цигаркой, Ахметжан показал на небо.

— Вон беркуты к теплу кочуют, от зимы улетают…

Высоко в небе плыли к югу четыре беркута. Они не махали крыльями, а плыли, словно катились под гору. Любуясь их полетом, Ахметжан сказал:

— Отпировали!.. Больше им здесь делать нечего… Поплывем и мы, Петрович, пока нас не прихватил мороз…

Старик провожает взглядом улетающих птиц.

— Смотрю я на них и думаю: придет весна, и снова они вернутся на родину… — и не договаривает.

— Ничего, Ахметжан, и мы еще встретим с тобой весну! Мы еще услышим ее звонкое и веселое шествие!.. Наша весна — всегда впереди!..

Ахметжан молча встал и пошел к лодке.

Когда мы отплыли от избушки, в редких камышах нас встретил первый тонкий ледок.

— Прощай до весны, чудесное озеро!..

Горлинка

За жарким летом незаметно подошла тихая, спокойная осень. Кудрявые березы накинули на себя золотистые одежды, а шумливые осины зарделись каждым листом, как в пламени горят; побурели кусты, пожелтели травы, только сосны да ели остались в своем постоянном зеленом наряде.

Ах, как все это было интересно молодой Горлинке! Ведь она только этим летом появилась на свет и еще не видела осени. В синем небе — ни облачка, только яркое, ласковое солнце спокойно плывет в безмерном просторе; воздух прозрачный, не томит жара, и тишина-тишина кругом — каждый звук, каждую песенку птичью и даже шорох слышно.

Пока Горлинка была маленькая, из родного гнезда она ничего не видела. Густая зелень куста закрывала все: и большой лес, и озеро, и широкие поля, раскинувшиеся за ним. Даже солнце заглядывало сюда только маленьким игривым лучом, который она старательно ловила своим тонким носиком и никак не могла поймать.

Горлинка росла одна. Ворона-воровка обидела родителей и утащила одно яичко, и теперь вся забота и любовь отдавались ей одной. Там, в родном гнездышке, она выросла, оделась в нарядные перышки и, когда отросли крылья, взмахнула ими и перелетела на соседнюю ветку. Испытав радость полета, она уже не могла остановиться и, с ветки на ветку перепархивая, вылетела из куста.

Много хлопот доставляла Горлинка родителям в первые дни. Она неустанно летала по лесу, носилась над озером или улетала далеко в поле, и родители должны были следить за ней, чтобы она не попала в какую-нибудь беду.

Но Горлинка не могла долго и спокойно сидеть на одном месте. Она хотела многое видеть и многое знать. Она полюбила лес, в котором родилась, полюбила синее спокойное озеро, постоянное щебетанье птиц, полюбила просторы полей, расстилавшиеся за озером.

Каждое утро она облетала любимые места и всем встречным птицам посылала привет.

— Доброе утро! — ласково отвечали они Горлинке.