Солнечные пятна

Однажды Ви вручила мне ножницы и велела укоротить волосы на ее голубой макушке. Немного фантазии — и, к моему удивлению, вышла прикольная прическа. Так Ви предопределила мою судьбу на ближайший год: после девятого класса, несмотря на отличные результаты ГИА, я подала документы в профлицей, где отучилась уже целый курс на стилиста-парикмахера.

Ви мечтала о необычном, она витала там, откуда ко мне прилетали стихи. В ней всегда было что-то непостижимое, неуловимое — то, что притягивало и одновременно резало, как острое лезвие.

Отсутствие родительской любви сблизило нас: однажды Ви призналась, что после развода отец не интересуется ее жизнью. Эта боль не отпускала ее, я видела — и страдала вместе с ней.

Без Ви я бы не стала такой, какая есть.

Разве могло быть иначе? Ведь она — настоящее Солнце.

* * *

Хлопнув трухлявой грязной дверью, шаркаю по лестнице наверх, попутно обнюхивая рукав черного платья Ви, которое идеально мне подошло. На мгновение моя вечная блаженная улыбка слетела с лица — впитавшиеся в ткань запахи алкоголя ударили в нос.

Ви встречает меня бурным, свойственным только ей восторгом, хватает за руку и тащит за собой в комнату — я едва успеваю поздороваться с тетей Анжелой, склонившейся над модным журналом.

Ви теперь не носит яркий макияж, а синяя краска давно смылась с золотых локонов. Ее огромные карие глаза сияют так, что впору зажмуриться — и вот я уже снова улыбаюсь.

— Что за вопли? Увидела живьем кого-то из этих? — Я указываю на оклеенные плакатами стены. — Или во всем виноват твой Че?

— Господи, Темка тут вообще ни при чем! — Ви картинно вздыхает. — Радость меня переполняет оттого, что мама наконец разрешила мне уехать из этой грязной дыры!

— Что?

Ноги слабеют. Я осторожно опускаюсь на край кровати.

— Ты же помнишь, я отправила документы в несколько универов? Так вот, меня приняли на дизайн, и завтра я уезжаю.

— Но это же в тысячах километров отсюда! — На моих глазах идеальный мир теряет позолоту, тускнеет и съеживается. — Как ты будешь там жить?

— У папы сейчас бизнес в этом городе.

Ви осекается, резко поворачивается к шкафу и раскрывает зеркальные створки. Она хватает платья, юбки, блузки и сваливает их горой на кровать.

Мой талисман, моя удача, проводница в сказку — и уезжает. Она бросает меня. Я и предположить не могла, что это так скоро случится.

— Ви, а как же я? — шепчу онемевшими губами.

Чертов мир разрушается по кирпичику, но Ви будто не слышит и опустошает шкаф.

— Ви! — ору я. — А как же Че?!

И тут же затыкаюсь — я не должна повышать на нее голос.

Она поворачивается ко мне и на секунду застывает, делает шаг навстречу, прикладывает к моим плечам очередное красивое платье и вдруг улыбается:

— Вот. Это тебе. Это все — тебе. — Она кивает на гору одежды, выросшую на кровати.

Мы смотрим друг на друга. Солнце и луна, свет и тьма, сила и слабость.

Я отвожу глаза первой и отступаю.

— Да не надо мне этого, Ви. Я пойду.

— Забирай! Тебе это нужно! — настаивает она, голос звенит.

— Обойдусь без твоего тряпья! Отвали! — рявкаю я и выбегаю из комнаты.

— Нет, ты его заберешь! — визжит Ви мне вслед.

Мир рухнул, пыль взвилась в воздух и оседает мне на плечи, лицо, забивается в легкие…

Я грохочу по гулким ступеням, пинаю дверь, пролетаю мимо напуганного Вали в комнату и закрываюсь на шпингалет.

— Вот ты снова на своем месте, Танька. — Залезаю на подоконник и прижимаюсь лбом к прохладному стеклу. — Как ты там говорила? В твоей жизни все скоро наладится? Найдется и еще кто-то хороший? Обломись! Ты потеряешь всех!

Глава 4

Мы всегда жили бедно, но весело: почти каждый вечер отец, вернувшись со смены, зазывал в гости дружков со всех окрестностей, и мать до глубокой ночи громко смеялась, мешая нам с братом спать.

Брат был на десять лет старше. Он собирался и уходил, иногда неделями не появлялся дома. Он хорошо учился, но школу так и не окончил — не успел: за два месяца до выпускных экзаменов попал под машину, когда бежал на тренировку по футболу. Я уже почти не помню его лица, но брат был хорошим.

Через полгода, в ноябре, на пустыре насмерть замерз отец.

Только я прижилась здесь, как сорняк, и, чтобы не замечать паутину в углах, пожелтевшие столетние обои, облезшую краску на подоконнике, нищету и беспросветность, витаю в воображаемых мирах.

Все уходят и бросают меня. Даже Ви. Если я поддамся этой боли, меня разорвет. Выпятив вечно обкусанную, окровавленную губу, я часто дышу и всматриваюсь сквозь стекло во двор.

В окне четвертого этажа панельной пятиэтажки зацвел кактус. На подоконнике третьего появилась новая ваза. На втором этаже деревянную раму сменили на пластиковую.

Кто-то настойчиво стучит по входной двери, Валя бубнит под нос проклятия и шаркает в прихожую.

— Валентин Петрович! Добрый день! Таня где? — раздается спокойный и приятный голос тети Анжелы, как только щелкает старый замок.

— Да дома вон! — шамкает Валька и недовольно продолжает: — Танька, Танька… как же надоели…

Я слетаю с подоконника, гремлю шпингалетом и нос к носу сталкиваюсь с Ви — она виновато топчется в проеме, из-за ее плеча выглядывает миниатюрная тетя Анжела.