Солнечная

– Вы отрицаете очевидное, – сказал ему доктор Паркс, словно возвращаясь к их спорам вокруг изменения климата. – Эта штука не исчезнет сама собой только потому, что вы так хотите или просто о ней не думаете.

И это были еще не все плохие новости, хотя остальные не несли ничего неожиданного. Биэрд, голый до пояса, с угрюмым видом застегивал пуговицы на рубашке. Просмотровые кабинеты находились в медицинском корпусе в центре Эль-Пасо на девятнадцатом этаже; его мать, вспомнил Биэрд, тоже умерла на девятнадцатом. У Паркса, дышавшего на него ментолом, было добротное дубленое лицо с оттенком потемневшего серебра. Голова его по-черепашьи выдавалась вперед и благосклонно покачивалась в такт биэрдовским словам. Он был с ним одного возраста, только выше ростом, и поддерживал форму в бассейне, плавая каждое утро с шести до семи, прежде чем принять первого пациента. Биэрд с трудом мог представить себя в воде, да и вообще на ногах в такую рань и прекрасно понимал, что никогда не сможет принять подобный вызов, никогда не сбросит лишний вес ценой такого неудобства и дискомфорта.

Да, доктор не читал ему лекций или морали, но это с лихвой компенсировалось отстраненной и оскорбительной откровенностью. Всякое новое сообщение, всякое зловещее приближение физической катастрофы сопровождалось дальнейшим выдвижением мудрой черепашьей головы и мягким постукиванием карандаша о ладонь. Никто, сказал врач, даже Биэрд, не стал бы беззаботно разгуливать, имея такой избыточный вес. Он таскает лишних тридцать килограммов, что сопоставимо с полной выкладкой солдата-пехотинца. Его колени и щиколотки опухли от нагрузки, надвигается остеоартрит, печень увеличена, кровяное давление высокое, возрастает угроза застойной сердечной недостаточности. Уровень холестерина зашкаливает, даже по английским меркам. Налицо проблемы с дыханием, есть шанс заполучить сахарный диабет в придачу к раку простаты и почек и тромбозу. Его единственная удача – удача, отметил про себя Биэрд, но не добродетель – это то, что он не курильщик, в противном случае уже был бы покойник.

Голову и плечи доктора обрамляло выходящее на юг зеркальное стекло окна, сияющий прямоугольник дымчато-белого неба, говорящего об удушающей жаре. Время от времени пролетал самолет, чтобы развернуться над городом и приземлиться на восточной окраине. За рекой раскинулся Хуарес, мировая столица насильственных смертей: там наркобанды вели борьбу за влияние, попутно отправляя на тот свет солдат, судей, полицейских и отцов города. Сегодня мексиканские картели нанимали безработных техасских тинейджеров, чтобы те выполняли за них всю грязную работу. Жизнь, вне всякого сомнения, продолжится без Майкла Биэрда. Слушая, как Паркс перечисляет возможные сценарии его будущего, он решил не упоминать о своем новообретенном классическом симптоме – спорадическом сжатии в груди. Чтобы не выглядеть еще большим глупцом и мизантропом. Он также не готов был признать, что ему не по силам ограничить себя в еде и питье и что физические упражнения в его случае не более чем фантазия. Ну не мог он приказать своему телу «вкалывай!», для этого у него нет воли. Он скорее умрет, чем станет бегать трусцой или дрыгаться под фанк-музыку в церкви вместе с другими бездельниками в спортивных костюмах.

Когда Биэрд туманно пообещал в течение месяца вернуться, доктор Паркс тут же заглянул в календарь. Вторник, двадцать третье, или четверг, двадцать пятое, выбирайте. Биэрд колебался, Паркс настаивал, как будто это с его кровью распоясавшиеся раковые клетки устремились к новым целям, например к ближайшему лимфатическому узлу, чтобы там угнездиться. Биэрд выбрал отдаленную дату, понимая, что всегда может позвонить секретарше Паркса и преспокойно отменить визит.

Сейчас, когда прекратился этот «художественный» свист и Хаммер сбавил скорость, проезжая через крохотный городишко Коттон-Сити, тихая заводь незнакомой клиники в Далласе показалась ему уже более привлекательной. Но Биэрд знал, что для бегства у него не хватит пороху. Он не мог остановить приближение завтрашних событий, остановить сейчас, когда он так жаждал публичного триумфа, этой минуты раннего вечера, когда маленький Лордсбург со своей неоновой рекламой гамбургеров и кондиционированными помещениями номинально откажется от углеводородов и американская цивилизация, выражающая чаяния всего мира, двинется дальше, не опасаясь перегрева. Восьмилетний путь от кропотливой расшифровки олдосовских записей до лабораторной работы, усовершенствований, прорывов, чертежей и полевых испытаний должен быть завершен. Общее признание – это завершающий аккорд. И пусть Тарпин роет ему яму.

Биэрд поискал по радио часовые новости, и вот вам, пожалуйста, короткое интервью с одной из участниц хаммеровской пиар-команды, объясняющей, что солнечный свет и вода для начала обеспечат электроэнергией Лордсбург, а когда-нибудь и всю планету.

Хаммер прицокнул языком.

– Класс! Не зря я эту девочку учил.