Солнечная ртуть

— Да нет же! У неё радужка необычного жёлтого цвета. Я как-то спросила — это, говорит, липохром, редкая мутация.

— В голове у неё мутация! Курсовую вроде принесла, претензий нет. Я ещё не видел, но там наверняка опять из ряда вон.

Под этим подразумевалось то, что третьекурсница отличалась необычным исполнением работ. Помимо чисто технических и регулярных ошибок, она ухитрялась везде использовать свой стиль, основанный на необъяснимой тяге к рептилиям. В оформление просачивались чешуйчатые узоры или мотивы, напоминающие змеиную кожу. Ада знала меру, блюла визуальную гармонию, хотя особо красивыми её работы не назовёшь. И всё-таки девушка была странной.

Преподаватель, который сосредоточено искал на бутылке страну-производителя, удивился.

— А разве её не отчислили?

— Не за что. Всё вовремя сдаёт. Правда, раза с третьего.

За дверью кто-то то ли плакал, то ли смеялся. Никто не обращал внимания, на защитах курсовых услышишь и не такое.

— Ну а что вы хотите, творческая, прости господи, личность. В каждой группе есть такие, особенно на нашем факультете. Её мать известный фотограф, путешествует по миру, вот дочка здесь и скучает. Кто только дёрнул её поступать на градостроителя.

— Поэтому она смотрит так, словно убить готова?

Выражение лица Ады стало её личным брендом. Девушку считали странной, но в пределах относительной нормы. Так, человек с тараканами. Она не была изгоем среди ровесников, хотя даже с ними соблюдала дистанцию. Нашла круг общения, но постоянных друзей так и не завела. С самого детства, если Ада покидала какой-то коллектив по стечению обстоятельств, то это было навсегда. Никаких встреч выпускников или прогулок с друзьями из летнего лагеря, ничего такого. Людям она казалась диковатой и отчуждённой, но со своими плюсами: не шла на конфликт и не любила заискивать, иногда была уморительно неуклюжей.

— Не наговаривайте на бедную девочку. Она просто слишком застенчива, чтобы быть дружелюбной.

На этой фразе разговор свернул в другое русло, и через минуту об Аде уже позабыли.

***

Как обычно, поставили четыре с тремя минусами. Ей было всё равно. Странное настроение гнало девушку обратно туда, откуда она так спешила уйти — домой. Хотелось просто вернуться в тишину. Вообще-то Аду позвали гулять, а может даже отметить сдачу проекта. Обычно она с лёгкостью соглашалась на такие предложения, хотя не любила толпы. Ей нравилось наблюдать, как веселятся другие, это заряжало энергией на какое-то время.

В квартире стояла тишина, но присутствие другого человека улавливалось сразу. Отец был историком и мог похвастаться ненормированным рабочим днём. Обычно он сидел в своём так называемом кабинете и писал книги, посвящённые малой родине. Город-миллионник до сих пор не мог сбросить атрибуты провинции, однако его считали красивым.

Ада никогда не отвлекала отца. Лет пять назад она поняла, что чем реже попадается родителю на глаза, тем им обоим легче.

Они были похожи: оба угрюмые и задумчивые. Но никакого родства душ тут нет и в помине. Наверное, где-то в подсознании Ада до сих пор хотела угодить ему, понравиться, хотя сознательно решила больше не принимать таких попыток. Хватит уж. Они всегда оборачивались крахом: с детства ей удавалось только разочаровывать и раздражать отца.

Он хотел сына, а получил неказистую дочь. Обычная история. Необычно то, что не он семью бросил, а мать.

К Аде папа относился хорошо — как мог, как умел. Она мало походила на его жену, но что-то от неё определённо унаследовала — тоже витала в облаках, вернее сказать, в тучах. Странная девочка, которая не любила сказки. Повзрослев, она по-прежнему живёт в своём мирке и слава богу, если он хоть отчасти связан с реальностью.

В детстве Ада носила мальчишескую одежду, пытаясь казаться кем-то другим. Она жалела о своём поле, тем более, что и характер, как ей казалось, у неё мужской. Раньше это выглядело забавно, потом стало грустно. Со временем она подкорректировала свой стиль, но так и не приучилась к платьям и красивым причёскам. Стригла волосы, носила кеды. Частенько посещала бары и другие «злачные места». Пока что это было нормально, но девушка подозревала, что уже никогда не сможет выйти из образа трудного подростка.

И папа часто этим попрекал. Никогда не повышая голоса, как настоящий интеллигент. А когда дочь уже готова была раскаяться и пообещать бросить сигареты и алкоголь, серьёзно заняться учёбой или карьерой — ему вдруг становилось всё равно. Он уходил писать свои книги. «Да делай ты что хочешь. Взрослый человек, в конце концов».

Она и делала, да ещё с самых пелёнок. Это мама была инициатором воспитательной системы, при которой ребёнку позволялось всё. Отец не возражал. Когда Ада подросла, он непрестанно критиковал её и относился как-то брезгливо. Однако запретов по-прежнему избегал. Но таким было бы отношение сыну?

В кабинете Ада часто ловила его взгляд на старой фотографии. Оттуда улыбались двое детей — он и его брат, без вести пропавший много лет назад. Ребёнку шёл всего седьмой год, и вряд ли он сейчас жив.