Солнечная пыль

Время шло, моя жизнь постепенно нормализовалась, я успокоился и даже начал встречаться с девушками. О моей бывшей жене старался не вспоминать, ничего о ней не узнавал, вычеркнув из памяти эту «предательницу». И запрещал родным говорить о ней. «Пепельные незабудки» я забросил, уж очень больно было вновь погружаться в эту историю, которую так любила Лара. Но планировал вернуться к роману, когда придет время.

В августе 2015 года я решил съездить к маме на пару недель. Сарита с вечера собрала мой чемодан, я проверил, все ли она положила. И показалось, что двух пар носков маловато. Я попросил ее достать еще. Сарита открыла шкаф, начала копаться в выдвижном ящике, он выскочил. Она нагнулась и достала с нижней полки небольшую коробку. Но открывать не стала и отдала ее мне.

– Что это? – спросил я.

– Не знаю, – ответила Сарита. – Впервые вижу. Но я под этот ящик никогда не забиралась… Простите, сеньор, ни разу там пыль не вытирала. Исправлюсь! А сейчас верхний ящик вылетел и вот, коробочка… Может, это что-то сеньоры Исидоры.

– Хорошо, иди, – сказал я, с любопытством изучая картонную коробку.

Я открыл ее и вскрикнул. Деревянная шкатулка-гроб с искусственными незабудками лежала на дне. Я вынул ее. Сарита остановилась в дверях и вытянула шею, глядя на находку.

– Это сеньоры Лары, – сказала она. – Спрятала зачем-то. Но вы же так сердились…

– Иди уже! – бросил я и поставил шкатулку на стол.

Я почему-то боялся открывать ее, воспоминания нахлынули, сердце сжалось от вернувшейся боли.

Сарита глянула на меня, тихо попрощалась и покинула комнату. Я сел на диван, сжав виски ладонями. Любовь на миг вернулась и горячей волной пробежала по моему телу, вызвав непрошеные слезы. Я посидел какое-то время, пытаясь успокоиться, затем открыл шкатулку. Там лежала золотистая прядь волос, перетянутая алой ленточкой. Под ней листочек бумаги, на котором было лишь: «Не забывай». И я вдруг улыбнулся и ощутил облегчение. Это было так в духе Лары. Я водрузил шкатулку на письменный стол, но вид пусть и маленького, но гроба с искусственными могильными цветами вызвал приступ тоски. И я убрал подарок Лары в коробку и спрятал в шкаф на нижнюю полку.

К вечеру следующего дня я был в Ростове-на-Дону. Но мое настроение после находки шкатулки оставалось каким-то странно грустным, и даже встреча с родными не изменила его. Мама сразу решила увезти меня на хутор, и я с удовольствием поехал с ней. Стояла жара, хотелось свежего воздуха, прохлады от речной воды. И уже через сутки я пришел в себя, непонятная печаль ушла, я был готов вновь наслаждаться жизнью. Я общался с мамой и сестрами, много гулял, проводил время у реки, плавал, играл в пляжный волейбол и даже знакомился с девушками. Но постоянно думал о Ларе. Все напоминало о ней, о нашей первой встрече. Я уже не злился на нее, не осуждал за наш неудавшийся брак, но о ее «предательстве» забыть не мог. И в конце концов набрал ее номер. Зачем я это сделал? Сам не знаю. Ведь я все еще не простил ее, убийство нашего ребенка было для меня преступлением, поведение моей бывшей жены не имело никакого оправдания.

Трубку вновь взял Анатолий Степанович, и от этого дежавю затряслись руки. Я чуть не выронил смартфон. Волнение охватило с такой силой, что потемнело в глазах.

– Это Диего, – с трудом преодолевая дрожь, сказал я. – А Лара где?

– Диего? Ты? – спросил он и заплакал. – Уже знаешь?

Я опешил от странной фразы. Сердце билось быстро и больно ударяло меня изнутри, словно тяжелый колокол двигался в моем обмякшем теле. В горле пересохло, говорить я пока не мог.

– Умерла три дня назад наша девочка… – услышал я сквозь всхлипывания.

«Святая Дева Мария! – заметались мысли. – Как раз в тот день, когда нашлась ее шкатулка-гробик. Неужели таким способом она дала знать? Это было послание мне… мистический знак».

И я разрыдался. После паузы услышал голос Анатолия Степановича. Он сообщил, что по желанию дочери ее тело кремируют.

– Ларочка оставила письмо для тебя, – глухо проговорил он. – Велела отдать, но если только ты попытаешься найти ее. Могу передать с верным человеком.

– Но я два дня назад прилетел в Ростов, – сказал я. – Сейчас у мамы на хуторе…

– Ты здесь… Почувствовал… Завтра утром сожгут, – еле слышно произнес он. – Можешь поприсутствовать, если хочешь. Лара была бы довольна.

– Это будет тяжело для меня, – признался я.

– Значит, ты не забыл мою дочь… – сделал вывод Анатолий Степанович.

– Лару трудно забыть, – ответил я.

– Тогда приезжай на набережную к двум часам дня, – после паузы предложил он. – Я буду у реки, если спуститься из Детского парка… так Ларочка просила.

– Я понимаю, где это, – с тоской проговорил я, тут же вспомнив нашу встречу в этом парке и дальнейшую прогулку.

– Отдам письмо, – сказал он и положил трубку.

Я пришел на место в половине второго, Анатолий Степанович уже стоял на набережной, облокотившись на парапет и глядя на воду. У его ног лежал пакет. Я приблизился, пытаясь проглотить ком в горле, но мне это никак не удавалось.

– Здравствуйте, – хрипло произнес я.

Слезы все же хлынули, но я не вытирал их.