Солярис. Эдем. Непобедимый

— Развлечений тут не слишком много, и, если моего скромного общества тебе окажется недостаточно, будет плохо, — говорил я рассеянно, делая большие паузы между словами, одновременно стискивая обеими руками большую чёрную головку, в которой блестел окуляр микроскопа, и вдавливая глаз в мягкую резиновую раковину. Хари сказала что-то, что до меня не дошло. Я видел как будто с большой высоты огромную пустыню, залитую серебряным блеском. На ней лежали покрытые лёгкой дымкой, словно потрескавшиеся и выветрившиеся плоские скалистые холмики. Это были красные тельца. Я сделал изображение резким и, не отрывая глаз от окуляров, всё глубже погружался в пылающее серебро. Одновременно левой рукой вращал регулировочную ручку столика и, когда лежавший одиноко, как валун, шарик оказался в перекрестье чёрных нитей, прибавил увеличение. Объектив как бы наезжал на деформированный, с провалившейся серединой, эритроцит, который казался уже кружочком скального кратера с чёрными резкими тенями в разрывах кольцевой кромки. Потом кромка, ощетинившаяся кристаллическим налётом ионов серебра, ушла за границу поля микроскопа. Появились мутные просвечивающие сквозь опалесцирующую воду контуры наполовину расплавленных, покоробленных цепочек белка. Поймав в чёрное перекрестье одно из уплотнений белковых обломков, я слегка подтолкнул рычаг увеличения, потом ещё; вот-вот должен был показаться конец этой дороги вглубь, приплюснутая тень одной молекулы заполнила весь окуляр, изображение прояснилось — сейчас!

Но ничего не произошло. Я должен был увидеть дрожащие пятнышки атомов, похожие на колышущийся студень, но их не было. Экран пылал девственным серебром. Я толкнул рычаг до упора. Гудение усилилось, стало гневным, но я ничего не видел. Повторяющийся звонкий сигнал давал мне знать, что аппаратура перегружена. Я ещё раз взглянул в серебряную пустоту и выключил ток. Взглянул на Хари. Она как раз открыла рот, чтоб зевнуть, но ловко заменила зевок улыбкой.

— Ну, как там со мной? — спросила она.

— Очень хорошо, — ответил я. — Думаю, что лучше быть не может.

Я всё смотрел на неё, снова чувствуя эти проклятые мурашки в нижней губе. Что же произошло? Что это значило? Это тело с виду такое слабое и хрупкое — а в сущности неистребимое — в основе своей оказалось состоящим… из ничего? Я ударил кулаком по цилиндрическому корпусу микроскопа. Может быть, какая-нибудь неисправность? Может быть, не фокусируются поля?.. Нет, я знал, что аппаратура в порядке. Я спустился по всем ступенькам: клетки, белковый конгломерат, молекулы — всё выглядело точно так же, как в тысячах препаратов, которые я видел. Но последний шаг вниз никуда не вёл.

Я взял у неё кровь из вены, перелил в мерный цилиндр, разделил на порции и приступил к анализу. Он занял у меня больше времени, чем я предполагал, я немного утратил навык. Реакции были в норме. Все. Хотя, пожалуй…

Я выпустил каплю концентрированной кислоты на красную бусинку. Капля задымилась, посерела, покрылась налётом грязной пены. Разложение. Денатурация. Дальше, дальше! Я потянулся за пробиркой. Когда я снова взглянул на каплю, тонкое стекло чуть не выпало у меня из рук.

Под слоем грязной накипи, на самом дне пробирки снова нарастала тёмно-красная масса. Кровь, сожжённая кислотой, восстанавливалась! Это была бессмыслица. Это было невозможно!

— Крис! — услышал я откуда-то очень издалека. — Телефон, Крис.

— Что? Ах да, спасибо.

Телефон звонил уже давно, но я только теперь его услышал. Я поднял трубку.

— Кельвин.

— Снаут. Я включил линию, так что мы можем говорить все трое одновременно.

— Приветствую вас, доктор Кельвин, — раздался высокий гнусавый голос Сарториуса.

Он звучал так, как будто его владелец вступал на опасно прогибающиеся подмостки — подозрительный, бдительный и внешне спокойный.

— Моё почтение, доктор, — ответил я.

Мне хотелось смеяться, но я не был уверен, что причины этой весёлости достаточно ясны для того, чтобы я мог себе её позволить. В конце концов, над чем было смеяться? Я что-то держал в руке: пробирку с кровью. Встряхнул её. Кровь уже свернулась. Может быть, всё, что было перед этим, только галлюцинация? Может быть, мне только показалось?

— Мне хотелось сообщить коллегам некоторые соображения, связанные с… э… фантомами… — Я одновременно слышал и не слышал Сарториуса. Он как бы ломился в моё сознание. Я защищался от этого голоса, всё ещё уставившись на пробирку с загустевшей кровью.

— Назовём их существами Ф, — быстро подсказал Снаут.

— А, превосходно.

Посредине экрана темнела вертикальная линия, показывающая, что я одновременно принимаю два канала; по обе стороны от неё должны были находиться лица моих собеседников. Стекло было тёмным, и только узкий ободок света вдоль рамки свидетельствовал о том, что аппаратура действует, но экраны чем-то заслонены.

— Каждый из нас проводил разнообразные исследования… — Снова та же осторожность в гнусавом голосе говорящего. Минута тишины. — Предлагаю сначала обменяться сведениями, а затем я мог бы сообщить то, что установил лично. Может быть, вы начнёте, доктор Кельвин?..

— Я?