Солярис

Таща дурацкий чемодан за собой, я пронеслась мимо одной двери, потом последовала шестая, тринадцатая, двадцать первая. Когда я, наконец, достигла стены и повернула туда, где, по моему мнению, должно было находиться операционное крыло, то увидела двух людей. Слева, на металлическом кресле, восседала мама. Её шикарные каштановые волосы выбились из косы и растрепались. Идеально выглаженная розовая блузка вылезла из юбки, туфли женщина скинула, и те безвольно валялись под сиденьем. Она смотрела на второго человека. Тот стоял напротив. Крепкие мужские руки скрестились на груди. Я заметила, как под голубой рубашкой напряглись и вздулись мышцы. Казалось, тревога не оставляла его не на миг. А взгляд… Серьёзный взгляд был направлен на маму. Мне показалось, что эти двое общаются без слов. Возможно, я была права.

Я не знаю, сколько я так стояла, уставившись на пару. Может, секунду, а может десять или шестьдесят. Но я очнулась от оцепенения, лишь когда поймала на себе материнский взгляд. Тот не выражал ничего. Ни удивления, ни страха, ни боли. Лишь пустота.

Собеседник тоже заметил это, он обернулся, глядя прямо на меня. Наши глаза встретились.

— Мила, — только и выдохнул отец.

Эти слова и его голос были словно заклинание, позволяющее мне избавиться от невидимых оков и вновь начать движение.

Не глядя на мужчину, я пробежала мимо, чуть не оттолкнув его, и упала на колени перед мамой.

— Мама, мамочка, как она? — залепетала я, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. Вот-вот, и они польются, словно ручьи.

Мама молчала.

— Почему так долго? Что сказал врач?

— Мила, — вновь подал голос отец.

— Я спрашиваю не тебя! — крикнула я, оборачиваясь через плечо.

Прямо сейчас вся та тоска, которую я испытывала по папе и нашей прежней жизни, отступила. На её месте осталась лишь злость и обида. Да какое право он вообще имеет здесь находиться? Он бросил нас, променял на работу. Ему плевать на всех и всё, кроме собственного бизнеса.

— Не говори со мной так, — серьёзно сказал он.

Несмотря на внешнюю сдержанность и спокойствие его голоса, я всё же смогла различить тревожные нотки. Вот и славно, пускай волнуется. Меньше всего меня сейчас заботили нежные отцовские чувства.

— Они достают осколки, — неожиданно ответила мама.

— Какие еще осколки?

— Из бедра. При переломе часть кости оказалась раздроблена.

— Великие силы, — я с шумом выдохнула. — А так, в целом, с ней всё будет хорошо?

— Да, травмы не настолько серьёзные. По крайней мере, сейчас её жизни ничего не угрожает.

— Слава великим силам, — выпалила я.

Мои руки обессилено повисли вдоль туловища, словно только что отпустили гору, а всё тело обмякло. Только сейчас я вспомнила, что сижу на полу. Вставать почему-то не хотелось. Я положила голову матери на колени и принялась тихо плакать. К моему большому удивлению, мама подняла руки и стала нежно, я бы даже сказала заботливо, гладить меня по волосам. Я закрыла глаза и задрожала.

С ней будет всё хорошо. С моей маленькой сестрёнкой, с той, что не заслужила всего этого, с невинным, пусть и порой глуповатым ангелочком будет всё хорошо. Это самое главное. А еще у меня всё же будет шанс всё исправить. Арина поправится, мы наладим отношения. По крайней мере, я сделаю всё от себя зависящее, чтобы это стало правдой.

Когда слёзы сменились тихими вздохами и всхлипываниями, отец вновь подал голос. На этот раз он был очень мягким и касался моего слуха, словно перо — кожи.

— Милая, нам надо поговорить.

Собрав волю в кулак, я всё же оторвала голову от материнской юбки, на которой из-за моих слёз образовались мокрые пятна, и строго взглянула на родителя.

— Мне не о чем с тобой говорить.

— Мила, пожалуйста.

— Я совсем забыла позвонить бабушке и сказать, что я добралась до больницы, — отрезала я, вскакивая на ноги и рыща в сумке телефон.

— Это не может подождать? — продолжал настаивать отец.

— Нет, это важно.

— Ступайте и поговорите, — внезапно сказала мама.

— Но мама…

— Ступай, Мила. Я сама позвоню бабушке, — отрезала она тоном, не терпящим возражений.

Я с шумом выдохнула и с вызовом взглянула на отца.

— Через пять минут на скамейке у входа. Если и вправду хочешь поговорить, принеси кофе.

Сразу после этих слов я развернулась на пятках и пошагала прочь из крыла.

Пускай папа не рассчитывает на моё хорошее расположение. Чтобы он не хотел мне сказать, это будет очень непросто.

Отмахнувшись от тяжелых мыслей, я достала телефон и начала набирать еще один знакомый номер. Любона Ванифатьевна была не единственной, кому мне хотелось позвонить этой ночью. Был другой, очень важный для меня человек.

Я вышла на улицу и нажала кнопку вызова, оператор вмиг переправил меня на голосовую почту.

— Привет, Лина, — начала я. — Просто звоню сказать, что я вернулась в город. Прости, что так неожиданно сообщаю об этом. Для меня самой это внезапно. Кое-что случилось с Ариной, она в больнице. Мы все здесь, ждём новостей от докторов, — очередной глубокий вздох. — Я просто звоню сказать, что очень хочу тебя увидеть. Я соскучилась, Ли, мне надо столько всего с тобой обсудить. Перезвони мне, пожалуйста.