Солярис

Я наклонился над ней и приподнял короткий рукав платья. Над похожей на цветок меткой прививки оспы краснел маленький след укола. Хотя я ожидал этого (так как всё ещё инстинктивно пытался найти обрывки логики в невозможном), мне стало не по себе. Я дотронулся пальцами до ранки, которая снилась мне годами, так что я просыпался со стоном на растерзанной постели, всегда в одной и той же позе — скорчившись так, как лежала она, когда я нашёл её уже холодной. Наверное, во сне я пытался сделать то же, что она, как будто хотел вымолить прощение или быть вместе с ней в те последние минуты, когда она уже почувствовала действие укола и должна была испугаться. Она боялась даже обычной царапины, совершенно не выносила ни боли, ни вида крови и, вот теперь сделала такую страшную вещь, оставив пять слов на открытке, адресованной мне. Открытка была у меня в бумагах, я носил её при себе постоянно, замусоленную, рвущуюся на сгибах, и не имел мужества с ней расстаться, тысячу раз возвращаясь к моменту, когда она её писала, и к тому, что она тогда должна была чувствовать. Я уговаривал себя, что она хотела сделать это в шутку и напугать меня и только доза случайно оказалась слишком большой. Друзья убеждали меня, что всё было именно так или что это было мгновенное решение, вызванное депрессией, внезапной депрессией. Они ведь не знали того, что я сказал ей пять дней назад и, чтобы задеть её ещё больше, стал собирать вещи. А она, когда я упаковывался, спросила очень спокойно: «Ты знаешь, что это значит?…» Я сделал вид, что не понимаю, хотя отлично знал. Я считал её трусихой и сказал ей об этом, а теперь она лежала поперёк кровати и смотрела на меня внимательно, как будто не знала, что я её убил.

Комната была красной от солнца, волосы Хари блестели, она смотрела на своё плечо, а когда я опустил руку, положила на мою ладонь холодную гладкую щёку.

— Хари, — прохрипел я. — Это невозможно.

— Перестань!

Её глаза были закрыты, я видел, как дрожали веки.

— Где мы, Хари?

— У нас.

— Где это?

Один глаз на миг открылся и закрылся снова. Она пощекотала ресницами мою ладонь.

— Крис, мне хорошо!

Я сидел над ней не шевелясь. Потом поднял голову и увидел в зеркале над умывальником часть кровати, растрёпанные волосы Хари и свои голые колени. Я подвинул ногой один из тех, наполовину расплавленных инструментов, которые валялись на полу, взял его свободной рукой, приставил к коже над тем местом, где розовел полукруглый симметричный шрам, и воткнул в тело. Боль была резкой. Я смотрел на большие капли крови, которые скатывались по бедру и тихо падали на пол.

Всё было напрасно. Ужасные мысли, которые бродили у меня в голове, становились всё отчётливее. Я больше не говорил себе: «Это сон», теперь я думал: «Нужно защищаться».

Я посмотрел на её босые ноги, потом потянулся к ним. Осторожно дотронулся до розовой пятки и провёл пальцем по подошве. Она была нежной, как у новорождённого.

Я уже наверняка знал, что это не Хари, и был почти уверен, что сама она об этом не знает.

Босая нога шевелилась в моей ладони, тёмные губы Хари набухли от беззвучного смеха.

— Перестань… — шепнула она.

Я мягко освободил руку и встал. Поспешно одеваясь, увидел, как она села на кровати и стала, улыбаясь, глядеть на меня.

— Где твои вещи? — спросил я и тотчас пожалел об этом.

— Мои вещи?

— Что, у тебя только это платье?

Теперь это была уже игра. Я умышленно старался говорить небрежно, обыденно, как будто мы вообще никогда не расставались. Она встала и знакомым мне лёгким и сильным движением провела рукой по юбке, чтобы разгладить её.

Мои слова её заинтересовали, но она ничего не сказала, только обвела комнату взглядом, который первый раз был реальным, ищущим, и повернулась ко мне с удивлением.

— Не знаю, — сказала беспомощно. — Может быть, в шкафу? — добавила она, приоткрыв дверцы.

— Нет, там только комбинезоны, — ответил я, подошёл к умывальнику, взял электробритву и начал бриться, стараясь при этом не становиться спиной к девушке, кем бы она ни была.

Она ходила по кабине, заглядывала во все углы, посмотрела в окно, наконец подошла ко мне.

— Крис, у меня такое ощущение, как будто что-то случилось.

Она остановилась. Я ждал с выключенной бритвой в руке.

— Как будто что-то забыла… как будто очень многое забыла. Знаю… помню только себя… и… и… ничего больше.

Я слушал её, стараясь владеть своим лицом.

— Я была… больна?

— Ну, можно это назвать и так. Да, некоторое время ты была немного больна.

— Ага. Это, наверное, потому.

Она слегка повеселела. Не могу рассказать, что я чувствовал. Когда она молчала, сидела, улыбалась, впечатление, что я вижу перед собой Хари, было сильнее, чем сосущая меня тревога. Потом опять мне казалось, что это какая-то упрощённая Хари, сведённая к нескольким характерным обращениям, жестам, движениям. Она подошла ко мне совсем близко, упёрла сжатие кулаки мне в грудь и спросила:

— Как у нас с тобой? Хорошо или плохо?

— Как нельзя лучше!

Она слегка улыбнулась.

— Когда ты так говоришь, скорее плохо.