Солги обо мне

— В общем, не могу с тобой не согласиться. Но, если позволишь…

«Друг» как бы миролюбиво задирает руки и дает понять, что дальнейший разговор возможен только если я перестану целиться в него своим кулаком. Мне нужна минута, чтобы успокоиться и напомнить себе, кто передо мной: не враг, а мужик, с которым мы через что только не прошли. До того, как два года назад началась вся эта «история».

Но я все-таки отхожу, и «друг» встает, чтобы взять брошенную на стол бумажку. Разворачивает почти с театральным пафосом - что-что, а позировать на публику он всегда умел блестяще. Бабы на это всегда «цеплялись» как дурные.

— И так, младенец Владимир… - Он откашливается, и добавляет отчество и фамилию. - Родился девятнадцатого апреля две тысячи двадцать первого.

Мое имя и мою фамилию. Я ковыряю в голове дату. Девять месяцев назад.

Блять, нет. Нет, нет, нет…

— Мать - Татьян Викторовна Мельникова.

У меня отличная память - это часть профессиональных навыков. И свою память я оттачиваю так же, как армейский нож. Я бы запомнил любую Татьяну, если бы она была в моей жизни - не только девять месяцев назад, но вообще. Но так уже сложилось, что никаких Татьян у меня с роду не было. Ни одной.

— Это левая телка, - «друг» пожимает плечами. - Мне такие «подарки» судьбы не нужны, так что - возвращаю его тебе.

— Всегда подозревал, что ты псих. - Я с трудом узнаю собственный голос.

А про себя добавляю: «Она бы никогда не позволила никому отнять у нее ребенка - я же ее знаю, она мелкая, но как волчонок - крепко держится зубами в то, что считает своим. И в меня держалась. До последнего держалась».

— Вера умерла три дня назад. Родила - и… сильное кровотечение, отслойка плаценты.

«Сверток» снова пищит, на этот раз громко и пронзительно.

Вера умерла.

Я пробую эти слова на вкус.

Да ну, что за дичь?

— Я знал, что вы трахались, - продолжает «друг» вполне будничным, ничего не выражающим тоном. - Ну и она потом призналась, что залетела от тебя. Я и подумал, что раз у ребенка есть отец - значит, его есть кому воспитывать. Хотя, знаешь, мне по хуй, что ты с ним сделаешь - можешь в интернат сдать, подкинуть куда-нибудь. Теперь он - не моя проблема.

Вера умерла.

Я не в состоянии отлепиться от этих слов. Они курсируют на вершине моего сознания, как подводная мина, и как бы я ни пытался с ними разобраться - они все равно здесь, всегда на поверхности. Это что-то, что я не могу просто переварить. Нелепица. Бессмыслица, как будто белый квадрат Малевича или автопортрет Ван Гога без повязки на отрезанном ухе.

— Кстати, если вдруг тебе это интересно. - Я слышу его голос уже где-то в прихожей, вместе со щелчком открывшейся двери. - Этот ребенок ее убил. Буквально сожрал изнутри. Две убитых бабы - это уже повод называть тебя Синей бородой или подождем третью?

Вера умерла.

Плач ребенка становится громче.

Вера.

Вера в белом спортивном купальнике и потертых шелковых пуантах. С полными щеками веснушек и ямочками на щеках. Я бы никогда не обратил на нее внимание - слишком не в мой типаж, слишком откровенно ребенок, слишком… Но в день нашего знакомства она стояла в очереди за клубничным мороженым: в смешном джинсовом сарафане, кедах и с «Инквизитором Эйзенхорном» Абнетта в руках. И меня цепануло.

«Ты можешь просто сказать, что у нас есть будущее?! Господи, хотя бы соври мне!»

Ее голос до сих пор звенит в ушах, хотя искажен фоном телефонного динамика. В тот вечер мы говорили в последний раз - даже не лицом к лицу, а по телефону, потому что я, долбаный вояка, тупо зассал сказать ей в глаза, что та ночь была огромной ошибкой.

«Не дай мне уйти! Пожалуйста, умоляю, не отпускай меня… Пожалуйста, пожалуйста…»

Я бросил трубку, потому что не мог слышать ее слез.

А сейчас дрожащими руками достаю телефон и набираю ее номер - он до сих пор в избранных, отмечен как «Важный» - на случай, если бы я сдох на очередном «боевом задании», ей должны были позвонить первой. Больше у меня и нет никого.

В трубке - могильная тишина вперемешку с редким электронным писком.

— Давай, возьми трубку. - Закрываю глаза. Сползаю спиной по стене, потому что проклятые ноги ни хрена не держат. - Пожалуйста. Просто. Ответь.

Каждый день я брал телефон, находил ее номер, писал сообщение… и стирал. Иногда набирал, но успевал выключить до первого гудка. Иногда писал ей в мессенджер, где мои сообщения так и висели без статуса «Доставлено». Поэтому и писал туда - знал, что она не прочтет и не ответит. Нашел лазейку. Слал ей идиотские фотки на фоне бесцветных стен бункеров или пейзажа без опознавательных знаков, типа: «Я вот, живой, видишь, ты просила писать тебе каждых два часа, сорян, что пишу раз в неделю, у меня тут стреляют, но я в порядке».

Короче, писал всякую херь - бесцветную, безэмоциональную.