"Вот проклятые эти пулеметчики, свалились на мою шею! - рассердился Мещеряков. - Вот проклятый этот самогон! Где промчалась тачанка - может, саженях в пяти, может, даже они трезвые, пулеметчики, просто так балуются, а - хмельным, в тебя шибануло, как из ведра! Зараза! Ну - нет! Что до главнокомандующего товарища Мещерякова - тот до конца нынешней кампании в рот не возьмет! Ни в коем случае! Зараза!"
Сейчас, перед генеральным сражением за Соленую Падь, так и вообще-то самогонкой трудно разжиться, а находят у кого аппараты - бьют без сожаления, самогонщиков же штрафуют. Которые не унимаются, так были случаи расстреливали.
Ну, а когда выйдет победа над Матковским-генералом... Тут надо будет закон этот трезвенный хотя бы на неделю или того меньше, но спрятать куда подальше! Все равно он бесполезным окажется.
"Только бы и выйти мне из штаба минутой какой позже либо минутой раньше! - вздохнул Мещеряков. - Не видел бы я и не знал ничего!"
После пожалел черного кобеля и себя пожалел: запросто могли бы они и вдвоем лежать растоптанные. И еще подумал: "Службу, Ефрем, служишь! Службу! Конечно, разбираться с пулеметчиками будет комендант, дело главнокомандующего - только приказать, а все-таки... Ладно, если пулеметчики эти и верно трезвые. А пьяные? К главкому же комендант и придет - подписать приказ о расстреле! К кому еще?"
Сколько это забот и дел нынче у Мещерякова!
И до чего все ж таки было бы хорошо - встретить противника на марше, разбить колонны его по отдельности, вовсе не переходя к обороне. Подумать только!
Для начала - вот так же, как нынче Ларионов с Феоктистовым, - к противнику подкатить, развернуться и дать с каждой тачанки по ленте без перерыва. А? Все ж таки взбудоражила и в нем кровь эта беспутная тачанка...
В кармане что-то потрескивало у Мещерякова. Он не сразу догадался, что такое, а это были карандаши в коробке. Когда он коробок сунул в карман даже и не заметил.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В главном штабе собрались Брусенков, Довгаль, Коломиец, Тася Черненко и Ефрем Мещеряков. Окончательно должны были обсудить вопросы, связанные с объединением армий, с прибытием главнокомандующего в Соленую Падь.
Договоренность между южной партизанской армией и главным штабом Соленой Пади состоялась на этот счет давно. Весной были здесь представители Мещерякова, а у него в Верстове почти две недели был Лука Довгаль, - но все равно и нынче предстояло о многом договориться. С самим Мещеряковым.
Сели за стол.
Брусенков, Довгаль, Коломиец, Тася Черненко сели по одну сторону стола, по другую - Мещеряков.
- С вашей стороны все, что ли? - спросил Брусенков.
- Сейчас мои подойдут. Припозднились! - ответил Ефрем. Огляделся, прищурился на ярко-желтый пол, на солнечный свет, падавший через окно. Солнце чтой-то сильно бьет! В глаза! - сказал он и подвинулся вдоль по скамье. Оказался как раз напротив Таси Черненко.
- Так-так... - проговорил снова Брусенков, а Ефрем спросил у него:
- А какой же это у нас вопрос первым нынче поставленный?
- О соединении пролетариев всех стран. Так, товарищ Довгаль, договаривались мы?
- Именно! - подтвердил Довгаль, а Мещеряков поглядел на того и другого.
- То есть как это?
- Просто! - развел длинными руками в стороны Брусенков. - Хотим впервые выяснить твою платформу и взгляд на лозунг всей мировой революции. Мы его у всех выясняем.
- Так неужто от меня соединение пролетариев всех стран зависит?
- От тебя не сказать чтобы много в таком великом деле зависело. А вот ты от него - в зависимости целиком и полностью.
- Ты скажи, не примечал я этого по сю пору. Ну, ладно, а когда так, когда целиком и полностью, - что же нынче обсуждать-то? Тебе-то ясно это? И - товарищам...
- Мне ясно. За них я тоже ручаюсь. А вот как ты на это глядишь? Как и сколько ты в этом понимаешь?
Тут вошли Куличенко и Глухов.
Куличенко поздоровался резко, по-военному, а Глухов остановился на пороге, кивнул, огляделся по сторонам, всех присутствующих тоже оглядел, прошел к столу и сел рядом с Мещеряковым.
- Начнем, либо как?
Брусенков поглядел на него, на рваную его рубаху. Спросил Мещерякова:
- А это кто у тебя? Что за товарищ?
- А он у меня никто.
- Ну все ж таки?
- От карасуковских мужиков ходоком. Пришел поглядеть и понять, что у нас здесь с тобой происходит. Глухов фамилия. Петро Петрович.
- А для чего это ему?
- Фамилия-то?
- Для чего он с тобой здесь? Нынче?
- Так говорю же: он от мужиков. Вон от какой от огромной волости. Ты для начала скажи, Глухов: можем - нет мы надеяться, что карасуковские мужики к нам все ж таки присоединятся?
- Сказать - это не от вас, товарищи, зависит.
- От кого же? - спросила Тася Черненко.
- От Колчака. Когда он еще месяц хотя бы не бросит безобразничать, не то что Карасуковская - все волости и даже все кыргызы в степе ваши будут.
- И давно он у тебя такой? - снова спросил Брусенков у Мещерякова.
- Дорогой к нам пристал. От Знаменской деревни верстах в тридцати. Нет, сказать, так и все сорок верст будет от Знаменской то место.
- И сразу ты его на заседание главного штаба привел? А если он военную тайну узнает?