Солдаты

«Как же допустили такое, что после десяти лет героической борьбы, они все теряли. Неужели мы проигрывали все время, и просто не желали допустить это?» задумался он. «Если это правда, то разве мечта о республике, в конечном счете, не обречена на провал?» Хотя он хотел верить в Калина, он чувствовал, что его старый друг слабел под давлением, и теперь более не влиял на ситуацию. Другая сторона обещала мир. И крайняя сложность решаемых вопросов — трагедия в том, что средний человек просто не мог ухватить их суть. Он осознал, что пробыл в армии слишком долго. У военных проблемы были весьма понятны — выживание или смерть, и это свербело на душе с самого начала. Ты сделал все правильно, ты выжил, сделал ошибку… ты умер, или того хуже, хорошие парни погибли из-за тебя. Чертова уйма хороших солдат уже погибла из-за твоей ошибки, он не осознавал, что в значительной степени природа войны менялась снова и снова. Она снова изменилась, так что мы обязаны найти способ поменять ее обратно, вернуть удачу на свою сторону. Он посмотрел на Эмила.

— Я хочу услышать от тебя правду, мой друг.

— Продолжай.

— Вот, что я имею в виду: поскольку я был ранен, то когда я возвратился к командованию, — сказал он колеблясь.

Эмил наклонился вперед на стуле. Он ощущал на себе осторожный внимательный взгляд Кэтлин.

— Я стал другим. Что-то изменилось во мне.

— Мы все изменились, — начал успокаивать Эмил, но волна гнева от Эндрю заставила его замолчать.

— Нет, я не об этом говорю. Это глубже. У меня ощущения, как будто я что-то потерял. Это не на поверхности, гораздо глубже, подлинный характер моей души. Все время я чувствовал сложность с нашим нападением в Капуа, я ощущал это, но был не в состоянии четко рассмотреть проблему и обдумать ее до того, как все произошло.

— Никто не мог ожидать такого ответа от их нового лидера, — ответил Эмил.

— Но я то, должен был. Нет никакого проклятого оправдания для ошибки в моем положении.

Он огляделся в комнате на своих старых друзей, задумавшись на минутку, с таким видом, как будто он собрался расплакаться. Сделай так, он понял, и мы все потеряем в конце, все это, начиная с момента, как они прошли через Врата света, так много лет назад, все держалось на нем. «Проклятье, я никогда не желал этого», но затем он заколебался из-за внутреннего раскаяния, поскольку это было не правдой. Скромность была ложью, отвратительной ложью. Он ведь на самом деле хотел этого. Он хотел командовать полком, Ганс знал это еще под Фредериксбургом. Он обожал своего старого командира, полковника Эстеса словного родного отца, но, как и любой сын, в душе он хотел превзойти то, чего достиг отец или то, что он мог бы достигнуть. И когда Эстес погиб у Геттисберга, он оплакал его, но, тем не менее, он бросился, чтобы занять эту должность. Он хотел бригаду, зная, что мог бы добиться большего успеха, чем эти чертовы дураки, которым Мид и Грант позволили командовать. В этом то и состояла трудность реализации задуманного. Каждого учат, чтобы он проявлял смирение, восхищение старшими и подражание им, и что демонстрация голого честолюбия, так или иначе, является безнравственной. Однако самой сутью своей души он знал, что был наделен чем-то, и что это что-то было способностью вести людей за собой… и мечтать обо всем величии, которого могла бы достичь республика. Тем не менее, к сожалению, республика, и вольнонаемная армия республики, слишком часто вовлекали в свои ряды слабых и продажных, тех, кто стремится к своей собственной выгоде. Он огляделся на своих друзей.

— Я разжег восстание против естественного порядка этого мира, — медленно сказал он. — Когда мы узнали о существовании орд, на самом деле солдаты проголосовали за то, что бы взять корабль, найти какое-нибудь безопасное пристанище и отсидеться там, но я уговорил их сражаться и убедил Русь, что они могут бороться.

И теперь все это рушится вокруг меня. Эмил, я думаю, что болен. Болен, внутри моей души. Начиная с этой зимы, давление всего этого парализовало меня. Я ощущаю себя словно марионеткой. Веревки дергались, и я безжизненно следовал им, делая следующий шаг, и таким вот образом, оцепенело, блуждая, я добрался до этой точки. Правительство падает в пропасть, я позволяю начаться наступление, хотя внутренний голос говорил мне обратное, и теперь я, одеревенело, сижу здесь, когда конец окружает нас.

Эмил ничего не ответил, уставившись прямо в его глаза. Казалось, момент затянулся.

— Я верю, что существуют два пути в этом мире, в любом мире, — медленно произнес Эндрю, его голос был наполнен эмоциями. — В одном ты должен верить тому, чему верят массы. Сделать себя их частью, и следовать, следовать в тоже время, утверждая, что это ты их вел.

— А другой путь? — спросил Эмил.

— Если Бог дал тебе способность, даже если все остальные думают, что ты безумен, то использовать ее.

Эмил тихо усмехнулся.

— Мы или подло потеряем или благородно спасем последний самый многообещающий шанс человечества, — наконец, выдвинул предположение Эмил.