Солдаты последней войны

– Да, Геннадий Юрьевич, – только и оставалось мне отвечать. – Вы правы хотя бы в том, что здесь безопаснее. А там, в этих крутых домах, они наверняка скоро перестреляют друг друга. И «сотовый» им не понадобится, поскольку с Богом принято разговаривать с глазу на глаз.

Он горько усмехался в ответ.

– Знаешь, Кирилл, войну мы выиграли не потому, что фашисты постреляли друг друга. Хотя всякое бывало. Войну мы выиграли потому, что с ними сражались. И в лицо знали своего врага. Здесь же… У врага нет лица. Он безлик, неуловим. А невидимку победить трудно… Невидимые враги, невидимые жертвы, невидимые герои…

Сегодня, глядя в грустные светлые глаза Юрьева, мне вновь захотелось сказать ему что-нибудь в утешение. Хотя он, старый солдат в утешении не нуждался.

– Ну что, Кирилл? – сказал он сам. – Пойдем, выпьем по рюмочке. Сегодня есть повод.

И я с тоской подумал, что у Юрьева этих поводов с каждым днем становилось все больше и больше. Когда невидимые враги с готовностью подсовывают эти «поводы», являющиеся лишь изощренными способами убийства.

Он прошел широкими, тяжелыми шагами на кухню. Чуть сгорбленный и совсем седой человек. И я подумал, как быстро в нем убывают силы. Он вынул из шкафчика бутылку хорошей водки. И с шумом и злостью поставил ее на стол.

– Я же знаю, о чем ты подумал, Кирилл. Но повод действительно есть. К сожалению. Сегодня умер мой очень хороший товарищ и очень хороший человек. Он был гораздо моложе меня и войну не помнил. Но получается – умер на той войне.

Юрьев тяжело оперся локтями о стол и посмотрел за окно, в ночь. Уже прохладная, кое-где затянутая плывущими облаками, пытающими проглотить редкие звезды, которые никак не хотели исчезать и вновь упрямо появлялись, так же ярко, вызывающе сверкая на черном небосклоне.

Я откупорил бутылку и разлил водку по рюмкам. Мне не хотелось расспрашивать про его погибшего товарища. Я чувствовал, что он должен рассказать все сам.

– Ну что, Кирюша, выпьем стоя. За моего товарищ, за моего друга, коллегу… А… – он махнул рукой. – Слова здесь излишни. В общем, за Ваньку Кораблева.

Мы выпили. Фамилия его друга мне показалась до боли знакомой, но я все не решался уточнить. Иван Кораблев… Черт, ну конечно! Какой же я дурак! Это же герой знаменитого кинофильма, некогда покорившего весь мир. Неужели Юрьев пьет за погибший киношный образ? На моем лице появилось нескрываемое изумление. И Юрьев понял.

– Нет, Кирилл, я поминаю настоящего человека. И настоящего артиста – Васю Соколова. И первый тост я умышленно произнес за персонаж. Именно потому, что считаю – мой друг умер не просто от болезни сердца, а именно погиб. Погиб, Кирилл, понимаешь? Как на войне погиб его киногерой, которого даже увековечили, поставив ему памятник. И на памятник которого не раз покушались. Васька Соколов погиб, как настоящий солдат. Ведь сердце, Кирюша, сам понимаешь – такая штука… Просто так оно не останавливается. Либо изнашивается от старости, либо в него стреляют. И не обязательно пулями. Другого тут не дано…

Глаза Юрьева налились слезами. И он не стал прятать их, а просто грубовато, по-мужски смахнул рукавом. Настоящие мужчины слез своих не стыдятся.

Мы налили еще. И я решился спросить, что же случилось с одним из любимых моих актеров, на фильмы которого мы, мальчишки, бегали по десять раз. И тоже плакали, скрывая в темноте кинозала свои слезы, над его героями-солдатами. Вместе со всей страной.

– Так вы сказали сердце, Геннадий Юрьевич… Как все случилось?

– Как, говоришь? – глаза Юрьева сузились. – Как… Конечно же не по пьяни. И, конечно же, не от счастья по поводу вручения очередной премии. Все гораздо страшнее… Его попросту вышвырнули из театра! Понимаешь! Актера, которым гордилась вся страна и которой он отдал всю свою жизнь!.. Кучка негодяев оставила его без работы. И даже «спасибо» не сказала. Хотя плевал он на их «спасибо». Знаешь, благодарность от подлецов – плевок в душу. Они ему в душу плюнуть не посмели, а просто отвели глаза. Потому что до сих пор боялись! До сих пор завидовали и ненавидели!..

– И его сердце не выдержало, – тут не выдержал я и разлил еще.

– Да нет, Кира, Васька и тогда выдержал. И тогда его сердце еще билось. Еще боролось! Хотя, наверное, уже стало уставать. Он умер сегодня… На стройке… Простым рабочим.

– На стройке?!

– Именно… Оставшись без работы, он не стал искать утешения в вине. В отличие от меня…

– Ну, что вы… Что вы говорите, – мне стало неловко.

– Я знаю. Он не стал искать утешения в вине, а пошел работать. У него ведь к тому же – семья. И не раз мне говорил, что не жалеет об этом. Нисколечко! Среди рабочих людей он чувствовал себя гораздо чище и естественнее… А сегодня взял и умер… Вот так, браток… Вот так мы сегодня уходим. Ладно бы Васька погиб на какой-нибудь большой и нужной стране стройке. А то ведь строили они какой-то мерзейший супермаркет… Хотя разве сегодня стране нужны такие великие стройки?.. Вот так они его и уничтожили. И даже слово не сказали о его смерти.