Солдаты невидимых сражений

Ехали сначала лесом, потом минут сорок мчались по широкой, но не очень оживленной автостраде, а потом опять свернули в лес и остановились возле двухэтажной виллы. Молодой человек проводил Павла в большой пустой кабинет на первом этаже и ушел, прикрыв за собой дверь.

Минут через пять явился полный, добродушного вида дядя, в очках, с небрежно повязанным галстуком. Он поздоровался, пригласил к столу, положил перед Павлом стопу бумаги и ручку и предложил написать подробную автобиографию. Павел сделал удивленное лицо.

— Я уже писал.

Толстяк ласково улыбнулся, развел руками.

— Не знаю, не знаю, молодой человек. Для меня вы ничего пока не писали. Прошу вас. Я не буду мешать. — И он быстренько выкатился из кабинета.

Павел почти слово в слово изложил то, что уже писал для Себастьяна. И аккуратно вставил те же ошибки.

Толстяк вернулся, взял листки, поблагодарил Павла и проводил к машине. Через час Павел был на даче и рассказывал Кругу о поездке.

Еще через два дня за ним снова прислали машину с тем же шофером и сопровождающим. И привезли его на ту же виллу, ввели в тот же кабинет, где на этот раз он увидел вместо Себастьяна и добрягу-толстяка. Первый располагался на кожаном диване, перед которым стоял низкий овальный столик с огромной круглой пепельницей, куда Себастьян стряхивал пепел, — курил он непрерывно, Павел еще ни разу не видел его без дымящей сигареты. Толстяк сидел на широком подоконнике, беспечно болтая ногами чисто по-школьному. Они не изменили позы при появлении Павла. Только прекратили разговор.

— Ну-с, молодой человек, — приветливо начал толстяк, — садитесь к столу, и будем беседовать. Мы хотим, если вы не против, познакомиться с вами поближе.

Павел опустился на стул за большим круглым столом посреди кабинета. Когда он вошел под взглядами этих двоих, ему показалось, что лицо его утеряло выражение бесхитростного любопытства и беспечности, которое он как бы надевал каждый день в момент пробуждения и не снимал до поздней ночи. Он чувствовал все мышцы своего лица, они словно бы одеревенели. Сейчас, после слов толстяка, Павел улыбнулся, стараясь снять скованность.

— Я все жду, жду, — простодушно признался он, — хоть бы кто-нибудь побалакал со мной: мол, как живешь-можешь, не жмут ли ботинки? Зачем устраивать переписку, когда можно общаться натурально?

Толстяк подмигнул Себастьяну и, кивнув на Павла, сказал:

— Большой оригинал!

— Вы русский, да? — спросил Павел.

— Конечно русский. — И толстяк сочно расхохотался.

— А как вас зовут?

— Александр.

Себастьян не разделял их приподнятого настроения. Откинувшись на спинку дивана, он смотрел, как бы в задумчивости, на Павла, но Павел чувствовал ого неприязнь и враждебность.

Себастьян вмешался в разговор словно бы нехотя.

Спросил негромко:

— Где вы познакомились с Михаилом Зароковым?

Павел недоуменно повернулся в его сторону, будто не понимая, к кому обращен вопрос.

— Вы меня спрашиваете?

— Вас, вас…

— Зароков? Не знаю. Вообще фамилии такой никогда не слыхал. Какая-то выдуманная фамилия. — Павел улыбнулся, посмотрел на толстяка, ища сочувствия.

Тот грузно спрыгнул с подоконника, подошел к тумбе в углу, на которой стоял большой, в металлическом корпусе, радиоприемник, нажал на нем одну из белых, похожих на рояльные, клавиш. Но звук не включился. Вероятно, это был не приемник, а магнитофон.

Вернувшись к окну, толстяк задал вопрос:

— Итак, молодой человек, вы родились… в каком году?

— Тридцатом.

Дальше пошли вопросы по биографии — в хронологическом порядке. Они задавались так благодушно, словно это был не допрос, а заполнение анкеты для поступления на курсы кройки и шитья.

Монотонность этого диалога нарушил Себастьян:

— Где вы познакомились с Леонидом Кругом?

— В доме отдыха «Сосновый воздух».

Еще серия вопросов и ответов, касающихся жития Павла Матвеева — он же Корнеев, он же Бекас, — и снова реплика Себастьяна:

— Когда Круг сказал вам о переправе?

— Двадцать седьмого днем.

Себастьян, как говорится, стрелял вразброс, но в этом была своя система. Если потом очистить допрос от мякины их бодрой беседы с толстяком, получится довольно подробная картина переправы и обстоятельств, ей предшествовавших.

Павел отвечал одинаково охотно и любезно и толстяку, и Себастьяну, так что по тону вряд ли можно было уловить, как колеблется напряжение, испытываемое его существом.

— Прошу рассказать детально про переправу.

Павел изложил события ночи на 28 июня.

— Нарисуйте бухту, — приказал Себастьян. — Наш корабль. Пограничный корабль. Как стояли. И вашу лодку. В момент встречи.

Павел подумал и набросал схему бухты, расположение катера и лодки.

Пока Себастьян рассматривал чертеж, Павел попробовал отвлечь толстяка, чтобы самому отвлечься и отдохнуть.

— А у нас не так допрашивают, — сказал он тихо, чтобы не мешать сосредоточенному Себастьяну, — У нас следователь все записывает, чин чинарем. И потом расписаться дает.

Толстяк расхохотался.

— Во-первых, это можно не считать допросом, — объяснил он. — А во-вторых, он все записывает. — И показал на магнитофон.