Солдаты невидимых сражений. Рассказы о подвигах чекистов

Полковник Марков был слегка удивлен.

— Понимаете, — объяснил Павел, — у его хозяев сын в армии служит. Надо устроить ему отпуск, скажем на месяц, отпустить домой на побывку. А где же он будет жить? Комнату его Стасик занимает.

Владимир Гаврилович записал в блокнот фамилию и имя солдата, которые назвал ему Павел, и сказал:

— Брать будем в день переезда. Чтобы новые хозяева не успели разобраться, кто из вас Станислав.

— А насчет некролога как, Владимир Гаврилович? Показать?

— Это можно бы сделать и после, что называется, в стационарных условиях. Но раз сам придумал, сам и покажи.

— Ну, кажется, все?

— Все. Кустов будет у тебя под рукой. И последнее. Прошу тебя, не зарывайся, будь предельно осторожен и смотри за ним строго. Это все же не игра. И пистолет у него заряжен не холостыми патронами. Слышишь, Павел?

— Ну что вы, Владимир Гаврилович… Вы ж меня знаете.

— Потому и говорю. Это самое творчество по вдохновению — оно у меня вот где сидит. Не смей гусарить!

— Пистолет он не носит, а авторучка в лампе.

— Все равно.

Они попрощались, и Павел ушел.

…Спустя четыре дня на стариков, хозяев Надежды, свалилась неожиданная радость: приехал на побывку сын. Они не хотели стеснять жильца, думали разместить своего Сашу у себя в комнате — так даже лучше, сынок-то поближе будет, — но Надежда решительно воспротивился. Во-первых, ему не улыбалось быть целый месяц на виду у молодого солдата. Во-вторых, он и раньше уже подумывал сменить квартиру: с появлением рации и партнера вообще следовало позаботиться о более глухой изоляции от соседей.

При очередной встрече Надежда сообщил Павлу, что должен срочно менять квартиру, и просил подыскать на окраине подходящий домик, чтобы хозяев было поменьше и чтобы ход был отдельный. Павел уже на другой день нашел то, что нужно, но Надежда отверг его предложение: оказывается, он сам подыскивал себе новое жилье. И уже договорился с хозяевами, что переедет в воскресенье, 14 июля, со всеми вещами.

В субботу, 13 июля, Павел пришел вечером к Надежде и завел разговор насчет того, что неплохо, мол, завтра съездить на озеро поудить рыбу. На курсах шоферов, где он занимается, подобралась веселая компания, едут на автобусе, а механик, с которым у Павла дружеские отношения, берет казенную «Волгу». «Я же завтра переезжаю», — напомнил Надежда. Но в принципе идея ему нравилась, он за все время своего пребывания в К. никуда не ездил, совсем закис.

Павел предложил удобный вариант: он сейчас же позвонит механику, чтобы тот завтра утром заехал за ними, — забросят вещи на новую квартиру, а оттуда отправятся к озеру. Автобус уйдет раньше, но они его нагонят.

…Утро 14 июля было солнечным и теплым. Весело прозвучал на тихой улочке мажорный сигнал «Волги», вызывавший Павла и Надежду. Расставание со стариками хозяевами не было ни долгим, ни грустным. Объяснили им, что Станислав переезжает в другой город. Когда уселись, Павел представил Надежде своего друга-механика. За баранкой был лейтенант Кустов.

Отвезли вещи, заперли входную дверь, и опять в машину.

Выехав на шоссе Москва — Ленинград, Кустов сказал, что минут через сорок будут на озере. Больше он не заговаривал, нужно было смотреть в оба — горожане на всех видах моторного и безмоторного транспорта ринулись на лоно природы, движение — как в Москве на улице Горького в часы «пик». У Надежды тоже не было настроения болтать. Ехали молча.

Километрах в двадцати от города Кустов свернул влево и грунтовой наезженной дорогой повел машину к видневшейся невдалеке березовой рощице.

— Вон за теми березками и наше озеро, — сказал Кустов.

Это значило, что минут через десять Павел и Кустов увидят своих.

Павел был совершенно спокоен. Надежда ничего не подозревал. Вряд ли следовало опасаться, что он окажет какое-нибудь сопротивление. Во всяком случае, не успеет оказать. Финал будет сугубо прозаическим. Ни тебе побега, ни погони, ни стрельбы. Все произойдет так, как обычно бывает в жизни и как никогда не бывает в кино.

Павел мог бы оглушить Надежду двумя словами: «Я контрразведчик» — или просто, не говоря ни слова, скрутить ему руки, когда выйдут из машины. Но эту выстраданную им операцию не грех было закончить так, как хотелось ему.

Машина въехала в молодую березовую рощицу. Сквозь редкие тонкие стволы просвечивалось небольшое озеро. На берегу стоял черный ЗИЛ.

Павел достал из лежавшего на сиденье пиджака бумажник, вытянул из него узкую газетную полоску, развернул и подал Надежде.

— Взгляни, Михаил, что у меня есть.

Это был заголовок некролога из парижской русской газеты — имя, отчество и фамилия отца Надежды.

Надежда протянул руку без интереса, но, взглянув, рывком подался вперед, словно машина резко затормозила, и застыл, упершись глазами в сжатую пальцами бумажку. Лицо его мгновенно побелело.

Не поворачивая головы, не глядя на Павла, Надежда произнес тихо и совершенно спокойно:

— Ты все-таки знал. Но когда же… — он не договорил, оборвал себя.

Машина выезжала из рощицы. До берега, где их ждали, осталось метров сто. Надежда поднял глаза, посмотрел через ветровое стекло на стоявших возле автомобиля людей.