Солдаты неба

Полная противоположность. А какая в них чарующая сила взаимного притяжения! От Сергея не раз приходилось слышать: любовь на войне только до первого разворота. Напомнить бы ему об этом сейчас!

Но война рождает и нравственное уродство. Постоянное соседство со смертью тревожит всех людей. И куда легче подавить естественный страх перед опасностью, отвлечься от суровой действительности разгульной эротикой. Разуму подчиняться всегда труднее, нежели природным чувствам. Сила человека в том и заключается, что он умеет подчиниться разуму и не растворять свои чувства в минутных настроениях. Лазарев стал именно таким. Он на моих глазах превратился из зеленого юнца в зрелого мужчину, командира и… влюбленного. Ему теперь, как говорится в стихотворении:

…не надо дружбы понемножку
Раздавать?
Размениваться?
Нет!
Если море зачерпнуть в ладошку,
Даже море потеряет цвет.

Хочется верить в счастливую звезду Сергея. Такого война запросто не проглотит. Только вот в чем беда: люди устают от постоянной бдительности, а смерть на войне всюду подстерегает человека. Случайность и необходимость здесь, как нигде, дают о себе знать. Не потому ли наши воздушные асы в большинстве своем терпят неудачи именно от этих случайностей? И мне стало жалко Сергея. Сколько таких война навсегда разлучила с юностью и разом сделала мужчинами! У многих была первая и последняя любовь. У Игоря Кустова, например…

Баян продолжал играть. Танцы, смех, шутки… Как дороги и милы солдатскому сердцу такие минуты отдыха!

Наконец и правое крыло фронта в середине марта перешло в наступление, но не на юг, а на запад, в сторону Львова. И наш полк и 525-й штурмовой, с которым мы стояли вместе, стали летать тоже на запад.

Небо на фронте всегда, кажется, хранит тайну. Но в это утро в нем не было никакой тайны, потому что для авиации оно было просто закрыто. И летчики, словно подражая непогоде, настроились на пасмурный лад, и после завтрака все потянулись на нары подремать. Однако не успели еще лечь, как получили приказ: техникам срочно прогреть моторы и проверить оружие, а летчикам собраться у КП.

Через несколько минут самолеты стояли в готовности к вылету. Установилась тишина. Однако в этой тишине угадывалась тревога. Боевая тревога.

Летчики сгрудились у землянки командного пункта около Василяки. «Старики» чуть в сторонке в молчаливом ожидании с деловой, хозяйской настороженностью смотрели на него. Молодежь, желая напомнить о себе, подошла ближе.

Эх, ребята, ребята! Да если бы вы познали не теоретически, а практически, как сложен, а порой и невозможен полет при такой коварной погоде, не маячили бы сейчас перед глазами командира с таким видом — не забудьте нас: мы ко всему готовы!

Зеленые юнцы. Обидное слово, оскорбительное. Его наверняка изобрели зазнайки или пошляки, которые, как правило, трусы и завидуют бесстрашию юности. Юность — это не обузданная опытом сила. Она всегда готова любой ценой изведать неизведанное, а каждая ошибка делает человека мудрее. Не зря говорят: не испортишь дела, мастером не будешь. И все же, если бы в авиации считать за правило: хочешь — лети, — авиация сама бы себя погубила.

Василяка прекрасно понимал, что сейчас всех в первую очередь интересует метеосводка, поэтому сразу сообщил:

— Метеоколдуны обещают улучшение; погоды. Облака, говорят, только над нашей территорией. У линии фронта они кончаются, а дальше, у противника, — ясно. Нам предложено вылететь на сопровождение «илов». — Он посмотрел на меня: — Группу возглавишь ты.

— Нам предложено или приказано? — уточнил я необычную форму постановки боевой задачи.

— Предложено. Но для штурмовиков — приказ. Бой идет за Броды. Там противник наносит танковый удар. Сейчас помочь нашим может только авиация. Еще натиск — и немцы будут вышвырнуты из Бродов.

Мимо нас прошли летчики-штурмовики. Их командир майор Иван Павлюченко остановился. Мы договорились о полете.

— Если погода ухудшится — прижмемся к земле, — сказал он. — Мы привыкли к бреющим. А как вы, ведь над территорией противника ясно?

Я понял Ивана Васильевича. Его беспокоит не только погода, но и возможность встречи с немецкими истребителями. Он знает, что мы в случае ухудшения видимости можем возвратиться. Штурмовики же должны лететь и без нас.

— Тоже будем жаться к земле, — обнадежил я Павлюченко.

Его широкое и спокойное лицо расплылось в одобрительной улыбке.

У моего самолета был раскрыт мотор. Механик залез на него верхом и копался внутри. От недоброго предчувствия стало тоскливо на душе. Неисправна машина? Этого еще не хватало! Мой «як» хорошо отрегулирован — брось управление, и он сам мог лететь. Такая регулировка не раз выручала меня в трудные минуты.

— Лопнула масляная трубка. — На лице Мушкина растерянность, словно он виновник неисправности.

Ничего не поделаешь, пришлось лететь на другом «яке».

Перед самым вылетом Василяка, подбежав к самолету, прыгнул на крыло и, заглушая шум мотора, прокричал на ухо: