Солдаты афганской войны

В тот же день прибыло молодое пополнение. Вечером мы стали расспрашивать молодых, — кто такие, откуда прибыли — искали среди них земляков — будет с кем поболтать о доме, возможно, взять под свою защиту.

С новым днём ситуация резко изменилась в лучшую сторону. Поначалу даже было как-то непривычно: с одной стороны — не осталось никого, кто гонял нас прежде, а с другой — вновь прибывшие уже хорошо знали, что от них требуется и трудились прилежно, без замечаний. Стоило сказать: "Так, мужики, — ты и ты! Тащите баки", — и не надо было повторять второй раз. Всё понимали с полуслова. Молодцы, и только! Никто не задавал глупых вопросов: "А чо я?" — они знали, — они молодые — значит им пахать, да греметь, как медным котелкам.

Правда, первое время их не ставили в караул. И на всё это время фазаны и мы, уже будучи полноправными дедами, заступили в бессменный караул в две смены. Четыре часа стоишь, четыре отдыхаешь и снова идёшь на пост — и так продолжалось две недели подряд.

Мне достался самый трудный — первый пост. Стоишь у всех на виду, в афганской форме, ни поспать, ни отдохнуть, даже курить приходилось с оглядкой. Хорошо тем, кто охранял башни: один спит, другой за двоих службу несёт и смотрит, когда появится проверяющий, чтобы вовремя растолкать спящего.

Как равняли молодёжь

Молодёжь пришла на радость нам — дедам — работящая, покладистая. С ходу взвалили на свои плечи массу бытейских хлопот: трудились как и полагается молодым — с энтузиазмом. Казалось бы всё хорошо, да деды были недовольны: по их мнению, не выработалось ещё у молодых серьёзного отношения к службе. Вот уже прошло две недели, а они всё ходят петухами — чуть ли не до панибратства доходит. Думают, раз попали в Афганистан — значит герои, думают, здесь все на равных. Разговорчивые, весёлые.

— Ишь! Смеются!.. Анекдоты без конца травят! Весёлая жизнь! X… на службу забили! — брюзжали деды. — А как же — Афганистан! Герои!

Поначалу деды пробовали с ними говорить по- хорошему, — мол, ребятки, надо не просто делать, что говорим, а надо — метаться! Должна быть чёткость в выполнении. Надо всячески показывать своё уважение к нам — дедам. Ведь вы же в армии! Но, увы, зачастую эти добрые пожелания пропускались мимо ушей и должным образом не учитывались. Недовольство у дедов потихоньку накапливалось. Всё острее вставал вопрос о необходимости проведения воспитательной работы среди молодёжи. И повод не дал себя долго ждать.

На ужине молодые позволили себе дерзкую выходку: нарезали хлеб почти что на равные куски. Кто первый, расхватал себе куски что побольше и начали рубать. Я, поскольку внутренне был за равенство между призывами и не придавал особого значения толщине хлеба, взял первый попавшийся кусок.

— Ничего себе! Это что?.. Мне что ли? — недовольно хмыкнул Ефремов, глядя на оставшийся слабенький кусок хлеба. — Ладно! Вижу я, вы них..я не понимаете. Вы припухли! Прибурели! Сегодня вечером вас равнять будем! — аппетит у него был основательно перебит, к хлебу даже не притронулся. Молодые, вначале так радовавшиеся пище, теперь, поняв, что проштрафились, жевали, но уже без прежнего веселья.

Вечером, зная мою мягкую натуру, ко мне подошли Ефремов с Овчинниковым и предупредили:

— Сегодня будем молодых воспитывать, а то на дедов х… забили! Надо равнять! Надо! Ты можешь их не бить — твоё дело, но главное должен присутствовать, стоять вместе со всеми.

Хоть мне эти разборки были не по душе, но против своих пойти не мог:

— Ладно, буду.

И вот стемнело. Рота отбилась. В помещении роты выключили свет. Немного погодя, деды собрались в небольшую компанию и, закурив, завели дружеский, неторопливый разговор. Ефремов на секунду отвлёкся от беседы и тихо сказал:

— Май восемьдесят, строиться.

Пятеро новеньких спрыгнули со второго яруса и, выстроившись в одну шеренгу, ждут что будет дальше. Однако деды словно про них забыли: общаются между собой, курят и даже не смотрят в их сторону. В дальнем углу мягким красным светом освещает стены комнаты печурка, в соседнем взводе негромко бренчит гитара. Пять, десять минут проходит — молодые всё стоят в одних трусах, поёживаются. Эта выдержка специально делается, чтоб те прониклись и лучше осознали свою вину, чтоб обострить их изнеженные чувства. Ожидание неизбежного наказания само по себе мощнейший психологический прессинг. Но вот, наконец, кто-то из дедов “вспомнил” об их существовании. Он повернул в их сторону голову и спокойно сказал:

— Упали, работаем.

Шеренга молодых легла на пол и стала отжиматься. Через пять минут они выдохлись.

— Отставить, нах..! — они встали.

— К бою!

— Отставить!

— К бою!

— Отставить!.. — и молодые беспрерывно вставали и падали. Это выработанная с годами практика — перед тем как бить, молодых обязательно надо вымотать до предела.

Затушив сигарету, Ефремов не спеша подошёл к шеренге:

— Вы, желудки, нас что, за дедов не считаете?.. Что, за дедов не считаете, я спрашиваю? А-а?

— Считаем, — ответил один слабый голос из строя.

— X..ля ж тогда хлеб растащили?.. Вас наверно, п..дить надо?