Солдаты

Стенки окопа посыпались от азартного солдатского хохота. Поощренный смехом бойцов, Сенька набрал в легкие воздух, чтобы выкрикнуть еще что-нибудь похлеще, но Гуров отобрал у него рупор.

— Этак ты мне наагитируешь…

Довольный произведенным эффектом, Сенька распрощался с капитаном и Бокулеем и отправился к своим товарищам.

Разведчики уже спали. Только Забаров сидел с коптилкой и писал письмо Зинаиде Петровне.

«Неужели она меня любит? — думал Федор. — И почему бы ей не написать прямо: люблю!»

Он хмурился. А из темного окна на него глядели ее лукавые, смеющиеся глаза. Они, эти глаза, говорили: «Ты не думай, что я уж очень о тебе убиваюсь. Я просто так…»

Федор злился, моргал и писал что-то несуразное и путаное. Потом разорвал написанное в мельчайшие кусочки и выбросил на улицу. За окном с минуту вихрилась бумажная метель.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Земля все меньше парила по утрам, высыхала, морщилась, лик ее мрачнел. Морщились и мрачнели худые лица румынских крестьян, трескались искусанные губы, в глазах стояли неизбывная тоска, отчаяние: кормилица-земля высыхала, а в нее не было брошено еще ни единого зернышка. Лошадей и волов угнали отступавшие немецкие и румынские части. Пахать было не на чем. Только Патрану да еще несколько человек с утра до поздней ночи пропадали в поле, не давая отдыха батракам.

Сбившись кучками, обтирая потные лбы бараньими шапками, крестьяне толковали меж собой:

— Пропадем все.

— Помрем с голоду.

— Лавку купец закрыл. Соли негде достать… От цинги помрем…

— Земля травой зарастает…

— Нам помогут! — прозвучал вдруг голос Мукершану.

— Кто поможет? Кому мы нужны…

— Русские.

Все с недоверчивостью и вместе с тем с тайной надеждой посмотрели на Мукершану.

— А то у них других забот нет…

— До нас им…

— Вот вы не верите, а я говорил сегодня с их генералом. Обещал помочь вспахать землю на своих лошадях.

— Мы уже тебе однажды поверили, Мукершану. В тридцать третьем. Пошли за тобой. Ну, и поплатились. Сколько нашей крови пролилось! Теперь вот опять обещаешь…

Мукершану вспыхнул, но сдержался.

— Чьи ты слова говоришь, Кристанеску? Вижу — не свои, — глухо проговорил он. — Патрану, должно быть…

— Чужой головой не живу, своя на плечах. Только ты лучше бы уехал отсюда.

— Никуда я отсюда не уеду. Меня прислала сюда моя партия, которая желает всем только хорошего. Когда-нибудь ты это поймешь. Думаю, что скоро поймешь… А насчет русских — все правда. Обещали помочь…

Крестьяне заволновались. Новость эта так поразила их и была, казалось, столь неправдоподобна, что в нее трудно было поверить даже самым доверчивым людям.

— Да, да, помогут! — тверже сказал Мукершану, зорко всматриваясь в угрюмые лица крестьян. Он думал: «Насколько легче было проводить работу там, на заводах Решицы, среди металлистов». Невольно вспомнил слова товарища из ЦК, провожавшего Мукершану в села: «Будь осторожен, Николае. Действуй осмотрительно. С крестьянами трудно будет. Заморочили им голову король и партия Маниу».

О своем решении помочь крестьянам вспахать землю и посеять Сизов и Демин сообщили в штаб армии. Там одобрили и в свою очередь сообщили в штаб фронта. Через несколько дней пришел приказ командующего фронтом, предписывавший войскам, находившимся во втором эшелоне, в свободное от занятий время приступить к немедленной помощи бедным румынским крестьянам. Этот акт удивил советских солдат, даже такого последовательного гуманиста, как Аким.

— Собственно… что это значит? Ничего понять не могу, — говорил он Шахаеву. — Три года румыны грабили нашу землю, вместе с немцами уничтожали наши села, людей. Вспомните одну только Одессу… А теперь — извольте радоваться! — мы должны еще пахать им землю… Ни черта не понимаю!..

— Мне странно слышать это от тебя, Аким! Ты подумай хорошенько, — спокойно советовал ему парторг. — Ты теперь коммунист. Подумай, и все будет понятно. А на партийном собрании мы поговорим об этом подробное.

— Нет, нет. Это уж слишком. Это — ненужный либерализм.

— Что ты говоришь, Аким? — подвернулся откуда-то Сенька. — Я не узнаю тебя. Ты, кажется, местию воспылал. Что-то это на тебя не похоже!

— Ненужный либерализм. Лишнее это, — продолжал Аким, не слушая Ванина.

— Ты уверен? — спросил Шахаев.

— Конечно!

На этот раз Аким кривил душой: полной уверенности в этом своем убеждении у него сейчас не было. Это отлично видел парторг и спокойно продолжал:

— Не век же нам жить с этими людьми в ссоре. К тому же… — парторг взглянул на Александру Бокулея, на то, как он заботливо ладит свою ковырялку, готовясь к выезду в поле (по распоряжению Забарова Михаил Лачуга передал хозяину на время посевной своего битюга). — К тому же народ был обманут… Мы должны показать им путь к иной, новой жизни. Не для мести мы сюда пришли. Нам же станет лучше, когда вокруг нас будут друзья, а не враги.

— Разумеется. Но очень часто забывается наша доброта. Возьми Финляндию: свою самостоятельность она получила из рук Советской власти, а вот уже третий раз воюет против нас, — сказал Аким.

— Там у власти все время находились реакционные правительства, которых меньше всего интересовал народ.