Солдат всегда солдат. Хроника страсти

Чем больше я задумываюсь о происшедшем, тем сильнее укрепляюсь в своей мысли, что Флоренс сеяла вокруг себя заразу — она действовала угнетающе и разрушительно на Эдварда; она растоптала несчастную Леонору. Без сомнений, это из-за нее в той что-то надломилось. Ведь самое замечательное в Леоноре — это ее гордость и выдержка. Но куда же подевались ее сдержанность и достоинство в те минуты, когда сначала в полутемной комнате, где хранится лютеровский Протест, а потом на галерее, обращенной к реке, она так непозволительно вышла из себя? Я вовсе не хочу сказать, что она действовала неправильно. Разумеется, она была тысячу раз права, пытаясь предупредить меня о том, что Флоренс строит глазки ее мужу. Только способ она выбрала не тот. Точнее, она и не выбирала. Ей бы сначала подумать, а уже потом, по зрелом размышлении, говорить — если говорить вообще. А еще бы лучше, если б она не словом доказывала свою правоту, а делом. Например, обложила бы Флоренс со всех сторон такой осадой, чтоб та слова наедине не могла сказать Эдварду. Подслушивала бы, дежурила возле двери спальни. Звучит дико, но только так это и делается. Наконец, увезла бы Эдварда сразу после похорон Мейзи. Нет, она дала маху…

Опять же, мне ли упрекать ее? Да и что бы это изменило? Не было бы Флоренс, подвернулась бы другая… Хотя, иногда я думаю, всё лучше, чем моя жена. И знаете почему? Флоренс была до ужаса вульгарна, самая обыкновенная охотница за мужчинами — из тех, что, раз вцепившись в добычу, ни за что не lacher prise.[67] К тому же она не закрывала рта. О, это была неисправимая болтушка! Ведь что отличало Эдварда и Леонору, так это чувство собственного достоинства и сдержанность. Разумеется, это не единственные ценности в жизни — я допускаю, что для кого-то они вообще не являются таковыми. Но уж если вам выпало ими обладать, то надо за них держаться, их нельзя терять, иначе вы сломаетесь. А Леонора не выдержала. Она еще раньше Эдварда сломалась. Представьте, каково ей было наблюдать сцену с лютеровским Протестом. Как ей было больно…

Не забывайте — она страстно желала вернуть Эдварда и до этого самого момента не сомневалась в том, что ей удастся это сделать. Возможно, это покажется кому-то эгоистическим намерением, но вы должны помнить, что она связывала с ним не только свою личную победу. Ведь если бы ей удалось вернуть мужа, восторжествовали бы все жены, восторжествовала бы ее Церковь. Так ей это виделось. Я в этих вещах не разбираюсь. Мне непонятно, почему возвращение Эдварда знаменовало для нее победу всех жен, всей общины и Святой Церкви. Хотя нет — может быть, отчасти я ее понимаю.

Жизнь виделась ей вечной борьбой полов — мужей, постоянно изменяющих своим женам, и жен, живущих надеждой в конце концов возвратить мужей. Грустная, невзрачная картина брака. Мужчина представлялся ей чем-то вроде животного, со своими повадками, приступами бешенства, периодами охоты, — своим, так сказать, брачным сезоном. Она не читала романов, поэтому представление о чистой и преданной любви, продолжающейся и после того, как отзвучат свадебные колокола, было ей чуждо. Сразу после истории с испанской танцовщицей она отправилась, в ужасе от всего случившегося, в свою alma mater к матушке-настоятельнице — посоветоваться. И всё, что умудренная монахиня, окруженная аурой таинственности и почестями, могла сделать — это покачать с грустью головой и сказать:

«Все мужчины таковы. На всё воля Божья — постепенно образуется».

Вот какую жизненную перспективу нарисовали духовные наставники Леоноры. Во всяком случае, в такой форме они преподносили ей свое учение — такой урок, по ее словам, она усвоила. Не берусь сказать точно, чему ее научили святые отцы. Призвание женщины — это терпение, терпение и еще раз терпение, ad majorem Dei gloriam,[68] вплоть до назначенного часа, когда она, если Бог того пожелает, получит награду за труды свои. Если, в конце концов, ей удастся вернуть Эдварда, значит, ей удалось удержать его в рамках — самое большее, на что может надеяться женщина. Ей даже внушали, что для мужчин такие эскапады естественны, простительны — как детские шалости.

Самое главное — избежать скандала и разбирательств. Поэтому Леонора изо всех сил стремилась найти способ вернуть Эдварда. Ей показалось, она его нашла, и она ухватилась за эту идею. А идея состояла в том, чтобы вернувшийся к ней Эдвард предстал пред всеми, как встарь: богатым, цветущим, — под стать своим землям, — с гордо поднятой головой. Она всем докажет, что есть в этом лживом мире одна католичка, преуспевшая в том, чтоб сохранить мужнину верность. Казалось, она уже у цели.