– А уж насчёт беспартийности вы не говорите, Марина Матвеевна. Никто не верит. Вам давно пора в партию, – с улыбкой сказал он, и Марина только сейчас заметила, что улыбка очень красит его, смягчает жёстковатое выражение лица.
– Как диссертацию, Илья Петрович, защищу, тогда подумаю. Нельзя идти в партию с неоконченным делом.
– Ну, быть по сему, – совсем уже весело сказал Водомеров.
Великанов молчал, он глухо и деланно покашливал, но Марина знала, что и он недоволен своим поведением, рад заговорить с ней другим тоном и не делает этого лишь потому, что не может преодолеть своего упрямства.
– И что же, Марина Матвеевна, с Бенедиктиным навсегда? – наконец спросил Великанов.
– Да, Захар Николаевич, навсегда, – твёрдо ответила Марина.
– А Григорий Владимирович был у меня утром, – помолчав, сказал Великанов.
– И у меня был, – вставил Водомеров.
– Потрясён… Придавлен и… рассчитывает на ваше благоразумие, – продолжал Великанов.
– Это его любимое словечко: благоразумие, – усмехнулась Марина.
– Я убеждён, что благоразумие не покинет Марину Матвеевну. Так ведь? – серьёзно спросил Водомеров.
– Конечно, Илья Петрович, – согласилась Марина. – Впрочем, я не знаю, что вы понимаете под благоразумием, – добавила она.
– Ах, Марина Матвеевна, – вдруг по-бабьи всплеснул руками Водомеров, и это выглядело так смешно, что она не сдержала улыбки. – Я буду откровенен с вами. По долгу руководителей нам приходится заботиться о многом: и о благоразумии сотрудников, и о выполнении плана научных работ, и о добром имени нашего учреждения…
Водомеров замялся, помолчал и, вздохнув, продолжал:
– Скажу прямо: если вы не примиритесь с Бенедиктиным, пойдёт проработка нашего института по всем инстанциям – от райкома до обкома. А осенью прогремим мы по всем партийным конференциям. Упомянут нас по такому случаю и на районной конференции, и на городской, и на областной. Ведь Григорий Владимирович не рядовой, он член нашего парткома, заслуженный фронтовик, в его научной судьбе мы заинтересованы, как ни в чьей другой. Такие люди нужны нашему институту…
– Чтобы прийти на смену нам, старикам, – вставил Великанов.
– Безусловно. В конечном счёте будущее института в руках научной молодёжи. Бенедиктину пока не хватает научного багажа, он спешит приобрести его, в этом он видит свою главную задачу, – продолжал Водомеров.
– И если вы помогли ему в этом, то честь и вам, – опять вставил Великанов.
– Да, да, честь и хвала! – энергично подхватил Водомеров. – И поймите, что наш институт и без того много упрекают: он-де отстаёт от запросов жизни, от роста области, мало выдвигает крупных проблем, медленно воспитывает новые кадры… И вдруг ещё такой факт прямо-таки аморального характера… С нас же за такой факт шкуру снимут!
Последнюю фразу Водомеров закончил глухо, на самых низких нотах, и на мясистом лице его было страдание.
Но страдание это не вызвало у Марины сочувствия. Она впервые поняла то, чего раньше не замечала: Водомеров боится критики. Все его старания примирить её с мужем подсказаны желанием уберечь себя от новых хлопот и беспокойства. Что же касается Великанова, то он обворожен Бенедиктиным и до поры до времени не хочет думать о нём иначе, чем думает.
Марине так всё это стало ясно, что весь разговор показался ей бесцельным. «Упрашивают и уламывают меня, как строптивую невесту, – подумала Марина, ощущая острое чувство неприязни к Водомерову и Великанову. – Уехать надо, чтобы не видеть и не слышать их», – пронеслось у неё в голове.
– У нас в институте до сих пор, Марина Матвеевна, на бытовом фронте, так сказать, было всё в порядке… – помолчав, продолжал Водомеров.
Марина поняла, что директор способен говорить на эту тему ещё битый час. У неё не было никакого желания больше слушать его, и, прервав Водомерова, она сказала:
– Как я поступлю дальше, Илья Петрович, я, право, затрудняюсь предположить. Но было бы хорошо и для меня лично, и для коллектива института в целом, если бы вы и Захар Николаевич разрешили мне уехать в экспедицию. Там, вдали от города и института, я могла бы подумать не спеша и о себе и о других. – Марине было противно произносить фамилию Бенедиктина, и она избежала этого. – Думаю, что и вам спокойнее было бы, Илья Петрович! Живя тут в такое время, я на самом деле буду возбуждать у некоторых излишний и нездоровый интерес.
Марина хитрила. Но хитрила не потому, что боялась того, чего боялся Водомеров. Ей хотелось в экспедицию!
Водомеров оживился, приподнялся в кресле и взглянул на профессора. Марина догадалась, что директор согласен отпустить её. Это по каким-то соображениям его вполне устраивало, но вот Великанов… Старик не любит менять своих решений даже тогда, когда это целесообразно.
– Думаю, Илья Петрович и Захар Николаевич, что я могла бы находиться в экспедиции не всё время, а лишь в период разворота работы, – сказала Марина больше для Великанова.
Водомеров опять взглянул на профессора и побарабанил пальцами по столу.