Соль земли

– Ещё десять минуточек, сон хочу досмотреть.

Анастасия Фёдоровна уступала:

– Ну и усни, Уленька.

Девушка закрывала глаза и в то же мгновение засыпала. Вторично будить её не приходилось. Минут через десять – пятнадцать Ульяна быстро вскакивала и бралась за гребень. Самое трудное в её утренних сборах было причёсывать волосы. Она расчёсывала их долго и тщательно, потом заплетала в косу. Остальное – умывание и уборка постели – отнимало секунды, и голос Ульяны звенел над Синим озером, отзываясь то там, то здесь гулким протяжным эхом.

Прежде чем сесть завтракать, Ульяна кормила Находку: заводила в котелочке болтушку из ржаной муки и мелко раскрошенного хлеба и, перемешав всё это лопаточкой, выливала в корытце, вытесанное топором самой же Ульяной из крупного кедрового сутунка.

Её забота о собаке умиляла Анастасию Фёдоровну, и та с усмешкой говорила:

– Ты, Уля, скоро будешь кофе подавать Находке в постель.

Ульяна заливалась звонким смехом, ласково трепала собаку, потом, став серьёзной, рассказывала:

– Тятя меня к этому приучил. «Сама не поешь, а собаку накорми, собака для охотника всё равно что конь для хлебороба», – повторял он мне тысячу раз. Да я и сама не бездумная, знаю, что без собаки как без рук. А уж какие они милые, собаки эти! Умницы, только что не говорят, а понимать – всё понимают! Вот взгляните, Анастасия Фёдоровна, Находке в глаза. Видите, она смеётся и довольнёхонька, что мы о ней разговариваем.

– Скажешь ещё, что и плакать она умеет! Выдумщица же ты, Уля! – засмеялась Анастасия Фёдоровна.

– Плакать? Конечно, умеет! – с воодушевлением воскликнула Ульяна. – Был у меня такой случай: как-то раз обидел меня Алексей Корнеич. Тошно мне стало. Бросилась я под кедр и давай реветь. Находка – тут как тут, уткнулась мордой мне в бок, повизгивает, руки горячим языком лижет. Смотрю я, а в глазах у неё слёзы, крупные-прекрупные…

– А ты что ж позволяешь, чтобы тебя обижали? – Анастасия Фёдоровна с осуждением взглянула на девушку.

Ульяна вспыхнула, потупила взор.

– А я и не позволяла! Скорее всего сама на себя обиделась. Алексей Корнеич в этом ни капельки не виноват.

– Ишь ты, как его сразу под защиту берёшь. Значит, сердечко твоё сильно к нему расположено. Ну, твоё дело – сама смотри, а только учти один совет: будь к своей чести щепетильной, не поступайся гордостью. Потом пожалеешь, да поздно будет.

Ульяна посмотрела на Анастасию Фёдоровну и промолчала.

С того самого памятного дня, когда девушка встретила на стане невесть откуда появившуюся докторшу, Ульяне хотелось поговорить с ней о самом сокровенном, но, как только возникал повод к такому разговору, она робела, прятала под густыми длинными ресницами беспокойный взгляд и замыкала свои чувства в собственном сердце, как замыкают до поры до времени невестино добро в лиственничном сундуке.

Анастасия Фёдоровна отлично понимала, по ком тоскует ретивое Ульяны, по, видя её смятение, всякий раз, как только они заговаривали о Краюхине, останавливала себя, зная, что в таких делах надо быть осторожной. И как-то так случалось, что эти разговоры-перемолвки происходили у них утром, когда впереди был хлопотный день, полный забот и труда.

После завтрака они спешили к ручьям. Работа, которую они выполняли, была довольно однообразной, но по-своему интересной. Им предстояло отыскать, взять на учёт и дать краткое описание всех ручьёв и выходов тёплой грязи по побережью Синего озера. Но главное их желание состояло в том, чтобы найти источник – путь к «основному резервуару», который поставлял с неведомых земных глубин целебные воды и тепло. Для этого приходилось то там, то здесь пробивать шурфы, канавы, вскрывать бугры. Этим занимались землекопы – «два Петра и один Кондрат». Самой Анастасии Фёдоровне и Ульяне хватало другой работы. Босые, с подобранными выше колен юбками, с измазанными в иле лицами, с лопатами в руках, они бродили по берегу озера, стараясь не пропустить ни одного метра земли. То и дело им приходилось вытаскивать из портфеля Анастасии Фёдоровны, в котором она обычно носила медицинские инструменты, толстую книгу и записывать новые данные. Между собой в шутку они называли эту книгу гроссбухом.

Изредка они перебрасывались фразами, которые посторонним могли показаться непонятными и просто смешными:

– Смотри, Уля, клубится ручеёк!

– Дешёвка, дождевой!

– А вдруг нет?

– По цвету воды вижу.

– Подожди, возьму на язык… О, безвкусица! Пошли дальше.

И они медленно-медленно, вглядываясь в грязь, в траву, в обвалы берега, шли и шли, хлюпая ногами по грязи и воде и отбиваясь от комаров, которые преследовали их на каждом шагу, особенно в тихие, безветренные дни.

– А я-то, дурёха, думала, что курорты открывают иначе.

– Как же, Уля?

– Сама не знаю, но как-нибудь красивее. А тут сколько грязи ногами перемесишь, сколько комаров своей кровью накормишь!

– А ты думала, белая палата с мягкой кроватью в роскошном дворце падает с неба в готовом виде? И всё так! У каждого дела есть две стороны: неприятная и приятная. Расскажу тебе маленькую притчу. Мне её часто повторяла мать Максима, когда я ещё молоденькой была.