— Драться будем всерьёз и насмерть, — сказал Дину. — Как будто мы несём бурдюки с водой умирающему от жажды гарнизону Старой крепости, а нас перехватил горский разъезд…
Примерно так и получилось. Правый глаз у меня потом три дня не открывался. У Князя треснули зуб и нос поломали. Их было в четыре раза больше.
Нам даже руки назад скрутили, как захваченным в плен «неустрашимым» Старого Енота.
Но мы предупредили их по-честному:
— Пиво это пить нельзя. Оно ещё из санаторских запасов. Мы несём банки в «Солёную штучку» — Сани Копчушка заказал. Он хочет обновить интерьер, чтобы стойка выглядела как в довоенные времена…
— Ага! — говорит Гондон. — Так мы и поверили! Тогда бы вы пустые банки принесли — зачем лишнюю тяжесть таскать?
— Копчушка просил, чтобы не выливали. Потому что пустые-то банки от любого толчка с полок полетят!
— Ага! — говорит Гондон. — Почему же вы тогда по дороге от станции пришли? Да ещё как раз после поезда!
— Да мы по пути зашли, чтобы через проводника посылочку от доктора передать. Пробирки какие-то…
— Ага! — говорит Гондон. — Пробирки! А почему у вас в руках были пустые банки? Сами-то пили, а нам тут заправляете про довоенное пиво!
Тут мы отвечать ничего не стали, а только потупились виновато — твоя правда, презервативчик, лажанулись… Ничего не скроешь от твоего зоркого взгляда, о вождь!
— Баночки-то новенькие, — говорит Гондон. — И купили вы их у проводника Гери Очану. Или сменяли на часы какие-нибудь… Похоже, в столице старый пивзавод реконструировали… Кишка! Не смей открывать! На банкете раздадим всему активу и гостям! Счастливо оставаться, сопляки!
И оставили нас, побитых и ограбленных, рыдать на развалинах Старой казармы.
Но рыдали мы от хохота.
О банкете «отчичей» доныне ходят легенды. А ресторан «Трактир Отцов» с тех пор прозвали «Сортир Отцов». Хозяин его, старый Фаржи, потом просил нас поискать в санатории какой-нибудь дезодорант.
— Нету, — говорим. — Весь извели: трупный запах на этажах — страшное дело…
Казыдлу-старший начал нам лепить политическую статейку — бактериологическая диверсия против патриотической молодёжной организации. Накатал бумагу господину Рашку, как представителю Департамента общественного здоровья. Дозер наш городской продрал шары, снял со всех показания. Проверил. И все подтвердили нашу святую правду: и Копчушка, и доктор, и даже проводник Гери Очану. Потому что мы сильно постарались быть максимально убедительными.
Производство же «Золотого наслаждения» в столице никто и не думал возобновлять!
А ещё надо вам знать, что господин Рашку — выродок. Это, конечно, звучит дико, но вот получилось. Сам дозер говорит так:
— Господин начальник департамента торжественно заявил: у меня в органах я сам определяю, кто выродок, а кто нет…
И наш доктор Мор постоянно снабжает его какими-то собственноручно сотворёнными болеутолителями. Иногда сам привозит, иногда через нас передаёт. Так что мы вызываем у дозера самые положительные ассоциации, а Гондон даже у родного отца таковых не вызывает.
Самое главное — отвязались от нас «отчичи». Убедились, что существует проклятье «Горного озера»…
Да, капрал Паликарлик тоже был на том банкете, паскудина злопамятная…
Чужой сон и его последствия
Снилась мне в эту ночь всякая дрянь.
Когда я был маленький, то по утрам плакался отцу: «Опять всякую дрянь всю ночь показывали!»
Вот именно она и пожаловала.
Снилось мне, что Мойстарик всё-таки выпихал меня после гимназии учиться в университет. И что я вернулся в родной город не то знаменитым журналистом, не то популярным певцом. Но поселился с какой-то радости не в родном доме, а как раз в санатории. И кроме меня там живёт ещё куча незнакомых подвыпивших людей. Среди них почему-то шарашится директор гимназии, пьяный в хлам — чего в жизни за Людоедищем нашим не водится. Я встаю и подхожу к окну — за окном дождь. Тут в комнату входит моя девушка. Она вроде бы Лайта, но в то же время и не совсем Лайта. Я говорю ей — вот кончится дождь, и мы пойдём гулять вдоль берега, я тебе покажу одно странное место… А не совсем Лайта отвечает: значит, никуда мы не пойдём, потому что этот дождь не кончится никогда…
— Типичный чужой сон, — определил Князь. — Плохая примета, вот хоть у Рыбы спроси, она растолкует…
Рыба, когда оставалась в санатории на ночь, выгоняла Князя ко мне спать на диване, а сама занимала его комнату. Хоть и отчаянная она была девка, но не до такой степени, чтобы дрыхнуть в отдельном номере. А так она вроде находилась под нашей защитой: призраки замученных психиатров сперва нас передушат, и только потом…
Нет, Рыбы уже и след простыл — и постель заправлена, как в казарме, кирпичиком. И стол накрыт на две персоны.
— Чаки, — сказал Князь. — Ты не забыл, кому мы задолжали?
— Так что капралу Паликару и корнету Воскру, ваше сиятельство! — отрапортовал я.
— Что мы им должны, Сыночек?
— Мерзкую мучительную смерть!