Соль под кожей. Том второй (СИ)

Я с трудом досиживаю до конца сеанса, оставляю деньги сразу с чаевыми и прямиком из салона рулю домой. На звук моих шагов Андрей несмело спускается по лестнице. Похоже, на этот раз он действительно крепко испугался за свое будущее, что меня лично не может не радовать.

— Что-то случилось? — с подозрением спрашивает он.

— Почему ты так решил?

— Ты рано. Еще и пяти нет.

— Надо же. — Сбрасываю неудобные туфли, оставляю на полу сумку и пальто. — Не прошло и года, как ты научился строить причинно-следственные связи. И даже начал интересоваться расписанием собственной жены.

Андрей не идет ко мне, благоразумно рассудив, что пока я в таком «приподнятом настроении», от меня лучше держаться на расстоянии. И пока он, с видом затравленного зверя, жмется к периллам, я прикидываю, что ему стоит рассказать, и стоит ли вообще. На моей памяти ни одна вещь, которую я ему рассказывала, не задерживалась в его рту надолго. Значит, в этой истории Андрею придется отвести другую роль. Например, роль разоблачителя, который вовремя прокукарекает то, о чем я «случайно проговорюсь».

— Отец… до сих пор злится? — рискует подать голос он.

— До сих пор? — Я бросаю взгляд на часы. — А ты считаешь, что пары дней достаточно, чтобы из его памяти выветрилось то, что было на тех фотках? Дорогой мой, даже мне, знающей все о твоих «специфических вкусах», до сих пор не по себе от того, что я там увидела.

— Блять, блять, блять… — Он несильно (а как же, чтобы ни дай бог не поранить себя любимого) бьется лбом о деревянные перемычки перил. — Ну что ты еще от меня хочешь?!

— Я? Да мне вообще насрать. Можешь хоть сейчас явиться к папочке с повинной. Но на твоем месте я для начала порепетировала делать это на коленях и с кляпом во рту.

— Он никогда меня не простит, — хнычет Андрей. — Он всегда так хвастался, что… О, боже!

Пока он причитает и снова, и снова себя жалеет, я подпираю щеку кулаком, не без удовольствия наблюдая за тем, как страдает человек, причастный к трагедии всей моей жизни. Огорчает только тот незначительный факт, что лично я к этому не имею никакого отношения.

Ну и, конечно, то, что страдает он слишком мало.

Пока Андрей занимается самобичеванием, пишу Данте, что доказательств у меня нет.

Данте: Но ты продолжаешь утверждать, что это — ее рук дело?

Лори: Готова поспорить, что ты написал это с «моим любимым» выражением лица.

Данте: Это каким?

Лори: «Все вы вокруг — недалекое безмозглое говно!»

Он шлет кучу смеющихся до слез смайликов, а потом — себяшку в шезлонге, где за прищуром против солнца и не понять, что там написано на его загоревшей роже. Я сначала останавливаю себя, а потом плюю и поддаюсь искушению погладить пальцем его пиксельную щеку. Ему очень идет загар, но еще больше идут выгоревшие до платинового блонда волосы, и белёсый шрам на переносице, теперь очень заметный на смуглой коже.

Данте: Выражение вот такое. Так что ты ни хуя как обычно, не угадала, Лори.

Лори: Тебе должно быть очень стыдно присылать мне такие фотки, пока у меня тут туман в январе и полный раздрай в жизни.

Данте: Ой, да не пизди! Ты и понятия не имеешь, что такое раздрай. А то, что у тебя сейчас, я называю по-другому.

Лори: Удиви меня очередной житейской мудростью!

Данте: Мутная вода, детка. В которой легко ловить пиздатых жирных сомов.

— Ты меня вообще слышишь, блять?! — раздается над ухом истеричный визг Андрея, и я только в последний момент успеваю отодвинуть руку с телефоном, который он пытается отнять. — Что у тебя там?! Ты кому пишешь? Отцу?! Или… своему сообщнику?!

Я резко поднимаюсь на ноги, изворачиваюсь пнуть Андрея локтем и тот, беспомощным кульком, заваливается на диван.

— Еще раз протянешь ко мне свои грабли — и я сделаю так, что в ближайшие пару месяцев ты не сможешь ими пользоваться даже чтобы подтереть собственный зад.

— Это ты! — продолжает визжать Андрей, безуспешно стараясь отползти в спинку дивана.

— Конечно, это я! — развожу руками. — Это ведь не я скрываю все твои похождения, прикрываю каждый косяк, за бешеные бабки выкупаю все твои фотки и разных долбоебов с телефонами! Это ведь не я всеми силами стараюсь заставить тебя работать, чтобы Завольский хоть иногда задумывался о том, чтобы передать тебе место генерального директора! И, конечно, от того, что отец на хер погонит тебя ссаными тряпками из бизнеса и завещания, больше всех выиграю именно я!

Андрей шмыгает носом, неуклюже извиняется и просит меня отойти.

— Мы в одной лодке, дорогой, — указываю пальцем сначала на него, потом на себя, — ты и я. Поэтому я жилы порву, но вытащу тебя из дерьма, которое ты, вопреки моим советам, все-таки умудрился натворить. И в этой ситуации именно я рискую гораздо больше, потому что даже если папаша отовсюду погонит тебя ссаными тряпками, он все равно не оставит тебя на улице подыхать от голода. А теперь задумайся, что он сделает со мной, если узнает, что все это время я не просто знала о твоих «специфических вкусах», но и, глядя ему в глаза, врала, что это просто сплетни.