Соль

Внезапно стало очень темно, мой слух поглотил вой ветра. Вселенная покачнулась, и я встал. Я едва заметил, как цепочка людей поднимается справа и слева от меня, едва уловил, как они последовали за мной, когда мы покинули защищавшую нас дюну.

Бегом.

Вначале вниз по склону, и звук становится глуше, стихает сверкающая бомбардировка Шепота, но только стихает, не исчезает совсем — снижение тона в музыкальной композиции. Каблуки ввинчиваются в рассыпчатый грунт; вперед, наполовину скользя, наполовину прыгая с нелепым, комично преувеличенным размахом, слишком высоко поднимая и слишком далеко выставляя ноги.

Потом новый прыжок — на более твердую, утрамбованную соль арадийского побережья. Внезапно мы на самом деле побежали, ветер засвистел между ростками соляной травы, земля под ногами скрипела, как пустая кожа выглаженной ветром соли. Шепот теперь стал непереносимым, поток мелких частиц усилился до неприличия. Ветер швырял в нас соль, пытаясь повалить на землю (некоторые действительно упали, но я этого тогда не заметил). Уколы маленьких кристалликов начали причинять нестерпимую боль, как если бы в каждый член моего тела натыкали тысячи иголок. Но в тот момент никто не осознавал этой боли: только что-то наподобие легкого недомогания. Я, должно быть, кричал на бегу. Не помню, как это было на самом деле. Какая разница, впрочем. Ни один человеческий голос не может перекрыть звук, который издает Шепот.

Первое столкновение с врагом я помню в точности. То есть в памяти всплывают отдельные четкие эпизоды, как будто освещенные изнутри, но не вся атака в целом. Отдельные части сложились уже потом, когда мы обменялись впечатлениями от нападения. Итак, я знаю, что мы пробежали расстояние от дюны до лагеря, что часовые, спеша укрыться от смертоносного ветра, даже не заметили нас, что автоматические сенсоры предупреждали их и что люди, очевидно, даже не обратили внимания на показания приборов. Наверное, последние часто выдавали ложные данные во время Дьявольского Шепота.

Так что я обогнул первый пост, и никто не задержал меня. Мне пришлось остановиться, что показалось после восторга бега возмутительным вмешательством в нормальный ход событий. Но надо толкнуть дверь в постовой домик, чтобы прорваться внутрь…

Когда скрипнули петли, часовой даже не потрудился встать, только удивленно поднял глаза. Я застрелил его: игла прошла сквозь череп, руки взмыли вверх. Когда сенарец упал на живот, я пустил еще несколько игл в его затылок. Два других часовых выскочили из будок, в защитных очках и с оружием наготове, но их застрелили, прежде чем они успели открыть огонь.

Я махнул отстающим: бег замедляло тяжелое вооружение, которые им поручили нести. Мы расставили свои импровизированные минометы, используя будки часовых как прикрытие, и навели их на самолеты и вспомогательные механизмы. Нам придется потерять эти самые минометы, потому что унести их с собой в прыжке невозможно из-за тяжести, но дело стоило того.

Минометы были произведены на фабрике из обрезков труб — наглухо заваренные с одного конца, со старомодными детонаторами и взрывчатым веществом внутри. Всего их у нас было четыре.

Я махнул бойцам, командуя наступление. Нас все еще не обнаружили, но установка минометов отняла слишком много времени. Шепот стал стихать. Мы двинулись к лагерю. Некоторые завернули за бараки, к воде; я остался по другую сторону от построек и повернул к самолетам. Под одеждой уже текла кровь из тысяч мелких царапин. Боль меня не слишком беспокоила, но странно, я помню, как раздражало ощущение чего-то липкого и мокрого под рубашкой.

Самолеты, однако, во все времена управлялись людьми, и как только Шепот начал стихать, а воздух постепенно проясняться, кто-то должен был заметить нас. Короче говоря, внезапно из одного барака начали выбегать вооруженные солдаты противника.

Завязалась перестрелка, дальнейшее помнится с трудом.

Бой казался нереальным, будто все происходило во сне, из-за рева ветра выстрелов не было слышно. Я не упал на землю, как сделали некоторые наши солдаты, только немного пригнулся чуть-чуть и начал посылать иглы во врага. Я помню, как стрелял, потому что выстрелы в чем-то роднились со звуками музыки: мой палец на курке, бесшумный полет полоски металла, видимой только при свете, цель оседает, как сдувшийся шарик…

Иглы сверкали вокруг меня. Потом помню, как я стоял на одном колене и стрелял из ружья без остановки, чертыхаясь, слишком поздно осознавая, что магазин пуст. Потом — это звучит как полный идиотизм, но именно так я и поступил — я встал и медленно, потому что пальцы онемели и кровоточили сквозь материю перчаток, вытащил использованную обойму, бросил ее на землю. Затем начал рыться в поясной сумке в поисках нового кружочка в пол-ладони. Это заняло много, очень много секунд… Потом я вставил магазин на место, опять упал на колено и открыл огонь.