Пасека приближалась вместе с шумом воды на речке. Мамонт уже узнавал очертания гор, заснеженные вершины которых поднимались к звездному небу, машинально прислушивался, но вокруг стояло полное безмолвие. Ему представлялось, как сейчас встретит его Петр Григорьевич, как темно сверкнет его черный глаз и, радостный, шепотом сообщит, что Ольга, как всегда, хлопочет в бане — кого-то выхаживает, отмачивает соль или огнем выжигает болезни. И тогда Мамонт придет к ней и скажет:
— Ура! Я — Странник!
Или нет, не так! Лучше просто стать перед ней и сказать:
— Здравствуй, моя Валькирия. Я вернулся.
И все начнется сначала...
Собаки на пасеке почуяли его издалека, залаяли дружно и вмиг нарушили безмолвие: эхо забилось среди гор, и пространство залилось нескончаемым криком:
— Ва! Ва! Ва!..
Мамонт не выдержал и побежал, не ощущая усталости. Впереди, среди сосен, уже зачернел дом с темными окнами, когда через дорогу перемахнула неясная, расплывчатая тень — то ли лось, то ли огромная собака. Он замедлил бег и приблизился к размашистому следу, пересекшему проселок.
На снегу были четкие отпечатки босых человеческих ног...
В этот же миг из дома выскочили собаки, закружились возле Мамонта, облаивая его со всех сторон, и растоптали следы. В окнах забрезжил красноватый свет — то ли свеча, то ли керосиновая лампа. Увлекая за собой всю свору, Мамонт подошел к крыльцу, и в это время из дома с ружьем в руках выскочил Петр Григорьевич.
— Ура! Я Странник, — сказал Мамонт и вскинул руку.
— Странник? — настороженно спросил пчеловод и поставил ружье к ноге. — Я уж подумал — медведь.
— Я не медведь — Мамонт! — пошутил он, несколько смущенный тем, как его встречают.
— Ну, заходи, заходи, странник, — проговорил Петр Григорьевич, освобождая дорогу. — Места хватит...
Мамонт вошел в избу — на столе светилась тусклая лампа с закопченным стеклом. Обстановка никак не изменилась за это время: те же резные столбы, щепки, запах меда и прополиса.
— Здравствуй, Петр Григорьевич, — сказал Мамонт. — Извини, что среди ночи...
— Ничего, брат, ко мне в любое время захаживают, — отозвался он, вешая ружье на стену. — Сейчас чайком угощу, в печи стоит, поди, не остыл. Или медовушки с устатку выпьешь?
Было непонятно, признал его хранитель Путей — Драга или все это обыкновенное его гостеприимство. Мамонт прибавил света в лампе, снял фуфайку. На столе были разложены книги, открытые на закладках, и несколько кип машинописных рукописей.
— Философией балуюсь, — объяснил пчеловод, доставая чайник. — Разрабатываю одну любопытную теорию... Ты, странник, поди, голодный, так я щей разогрею. Печь горячая, да и щи не совсем стылые.
— Ты что же, не узнаешь меня, Петр Григорьевич? — спросил Мамонт.
— Как не узнаю? Узнаю! — засмеялся он, орудуя ухватом у печи.
Мамонт сел на лавку, вытянул ноги — только сейчас почувствовалась усталость...
— Я исполнил урок Стратига, — сказал он. — Я нашел золото... Но Стратиг задал мне новый: хотел отправить на Азорские острова, Страгой Запада. И я отказался... Он вручил мне посох и отправил Странником.
— А что в наши края-то занесло? — поинтересовался Драга.
— Ищу Валькирию, — признался Мамонт. — Пусть она решит мою судьбу. Что скажет, то и будет.
— Она что, где-то здесь? Валькирия-то? — осторожно спросил он.
Мамонт смешался, не зная, как расценить поведение старика.
— Пришел у тебя спросить, — неуверенно проговорил он. Драга поставил на стол два знакомых высоких стакана, налил медовухи из темного графина.
— «Летающие тарелки» здесь летают. Снежный человек у меня под окнами ходит... А где Валькирии живут — не знаю.
Мамонт ощутил прилив негодования — старик актерствовал перед ним, как перед изгоем!
— Не валяй дурака, Драга! — звенящим голосом проговорил он. — Я Странник, но я — гой! Я избран Валькирией!
— Да вижу, вижу, что странник, — заохал Петр Григорьевич и коснулся лба Мамонта. — Ты уж не волнуйся, жар у тебя. Эвон голова горит, оттого и несешь околесицу. Выпей-ка медовушки.
Сколько ни всматривался, сколько ни вслушивался Мамонт, не заметил и тени фальши: старик играл безупречно. Мамонта не признавал — Стратиг предупредил, кто он теперь.
Все начиналось сначала...
Мамонт выпил стакан до дна. Петр Григорьевич тут же его наполнил снова.
— Выпей еще да ложись. А утром я тебе травы заварю, с маточным молочком...
От второго стакана на пустой желудок у Мамонта закружилась голова, онемели губы.
— Хорошо, — глухо вымолвил он. — Понимаю, это мне наказание... Но ты же можешь сказать, где Ольга?
— Это какая Ольга? — вскинул лохматые брови старик.
— Врач из гадьинской больницы. Ты ведь не можешь отказаться, что не знаешь ее!
— Я не отказываюсь, — мгновенно согласился Петр Григорьевич. — Что знаю, то знаю. Бывала у меня, больных пользовала...
— Где она?
— Слыхал, будто уехала в город, — охотно объяснил он. — Будто у нее жених тут на лесосплаве погиб. Так после этого уехала. А что молодой девке делать в наших краях?
— В какой город?