Я утверждал, что Северное и Южное общество составляют одно, потому что они оба суть продолжение Союза благоденствия, что в самой начальной переписке с Никитой Муравьевым мы себя признавали за одно общество, что оба округа имели твердое намерение не иначе действовать, как вместе, что когда я был в 1824 году в Петербурге, то от всех членов слышал, что никогда не считали иначе наши два округа, как отделения одного и того же общества, и что все северные члены, прибывавшие в южный округ, были всегда из Петербурга к нам адресованы как наши члены и точно так же наши были принимаемы. Полковнику Швейковскому, ездившему в Петербург, никакого поручения не было дано. Князь Сергей Волконский и Василий Давыдов ездили по своим делам и при сем случае имели поручение сообщить о происходящем у нас и осведомиться о происходящем у них. Отзывы, чрез них полученные, состояли в том, что у них дела идут своим чередом, что число членов по возможности умножается и что особенного происшествия никакого не случилось. Я ездил в Петербург по своим же делам, виделся с членами и имел с ними разговоры об обществе, о членах и преимущественно о необходимости решить окончательным образом все подробности цели, дабы перестать ходить в тумане. Разговаривали и опять разъехались.
В 1824 году сносился Бестужев-Рюмин преимущественно с Гродецким. Имел также разговоры с графом Хоткевичем и графом Олизаром. Условий не только в 1824, но и в 1825 году заключено не было, а происходили одни разговоры, ничего решительного в себе не заключавшие, как уже неоднократно объяснял. Об уступлении Польше завоеванных областей никогда упоминаемо не было, но о независимости Польши было глухо говорено. К тому же не мы в Польском обществе искали, но они в нашем.
Все члены польского общества, которые мне известны или о которых я слыхал, суть следующие: князь Яблоновский и Гродецкой, с коими я имел переговоры от лица русского общества, генерал Княжевич, генерал Хлопицкий, полковник Тарновский, помещик Проскура, граф Хоткевич и граф Олизар, о коих мне говорил Бестужев-Рюмин, помещик Черновский, о коем слышал я от князя Волконского, граф Мощинский, о коем мне говорил князь Яблоновский, старик граф Потоцкий, живущий близ Бердичева в Белиловке, и шляхтич Рутковский, о коих заключил я из слов доктора Плесля, и, наконец, сам доктор Плесль.
В 1824 году сношения с поляками происходили чрез Бестужева-Рюмина, он написал таковую бумагу и отдал ее князю Сергею Волконскому, прося его передать оную Гродецкому. Князь Волконский, прочитав сию бумагу и посоветовавшись с Василием Давыдовым, вместо того, чтобы отдать сию бумагу Гродецкому, представил оную директории Южного края. Директория истребила сию бумагу, прекратила сношения Бестужева с поляками и передала таковые мне и князю Волконскому. Таким образом сия бумага не дошла до поляков. Бестужев же объяснил, что его Гродецкий о том просил.