— Мы так в Будапеште делали — сказал Юрка — когда немцы пытались Хорти-младшего похитить, а мы помешали. Теперь и рагули додумались, ворье! И флаги тоже украли.
— Может, народ все же успокоить? — спросил Первый горкома — не все же там бандеровцы. Наш же, советский народ, лишь с завихрениями в мозгах.
— А всех и не надо — ответил Юрка — одного довольно, с оптической винтовкой.
А сколько их там всего? На глаз, человек с тысячу — хотя те, кто в задних рядах, возможно, лишь зеваки. И сколько среди них активных бандеровцев? Пока лишь стоят, за спешно натянутой колючей проволокой, что-то орут, плакатами машут, оружия не видно.
Нас же тут в огромном здании на Владимирской Горке, как показал учет, утром было двести шесть человек — и ЦК, и обком, и горком, вместе с техперсоналом и охраной. Вооружены почти все, но в большинстве, пистолетами. Но есть четыре пулемета, включая МГ у ребят. Причем один «крупняк» ДШК невесть как оказавшийся в горкомовской оружейке. Там же, в закромах — три десятка мосинских винтовок, и одиннадцать ППШ, и еще четыре десятка автоматов у милицейской охраны. А вот гранат не оказалось, и патронов не слишком много — но, как сказал Юрка, один штурм, пусть даже очень хороший, отобьем — и вообще, президенту Альенде хуже было. Ну а после придется прорываться по Владимирскому спуску к Речному вокзалу, а там уже Подол начинается, с заводской дружиной.
— А если пойдут? — спросил Первый горкома — из пулеметов косить, как фрицев под Керчью. А ведь придется. Эх, мужики!
— Я вот с их фельдмаршалом Роммелем ручкался — сказал Юрка — теперь он главком их Фольксармее… будет. И что с того — сколько я до того фрицев положил? Война — тут уж, если ты по эту сторону мушки, а враг по ту…
— Да я все понимаю — махнул рукой Первый горкома — просто думаю, товарищ Сталин сказал, что в этой войне мы двадцать миллионов народа потеряли, еще цифра уточняется. И выходит это больше, чем у нас, России, было убитых за Гражданскую, Империалистическую, японскую, Балканскую, Крымскую и прочие войны, вместе взятые, жуть! А мы еще туда добавляем.
— А еще товарищ Сталин сказал, что это все же меньше, чем умерло от голода и болезней в русских деревнях за один лишь девятнадцатый век — отвечаю я — и если мы хотим, чтобы жизнь пошла совсем по-новому… Вы, Леонид Ильич, говорили, что сельское хозяйство и крестьянскую жизнь знаете, и землеустроителем начинали в Белоруссии, и завотделом землеустройства на Урале — в отличие от меня, городской. И слышали наверное, что народ говорит и о чем вспоминает. И вот представьте, что крепостной крестьянин из прошлого века попадет в наш колхоз — ему ведь эта жизнь «мужицким раем» покажется! За то, чтобы этот рай на земле и дальше был — стоило сражаться и умирать?
Да, вот только увидев его лично, сообразила я, что Первый Киевского горкома товарищ Брежнев Л.И. — это тот самый, который в будущем ввергнет страну в застой! Юрка-Брюс, о том услышав, лишь взглянул удивленно — «я думал, ты сразу поняла, а я уже пообщался, нормальный мужик». Сейчас ему тридцать семь еще, и считается «молодым и растущим», хотя уже звание генерал-майора и орден, полученный за Керченский плацдарм. К чести его, в Киев он попал не как кириченковский кадр, а совсем наоборот, кто-то в Москве незадолго до событий решил заменить Сердюка, личность совсем уж слабую и смотрящую Кириченке в рот. Организатор, администратор он толковый — но не политик совершенно, сам признавался, что даже набор положенных догматических установок наизусть не заучил.
— Так это и прекрасно — отвечаю — а зачем учить? «Марксизм не догма, а руководство к действию» — а вот сомневаюсь, что даже Ленин поступил бы сейчас по своему же рецепту, из совсем другого времени и условий? А товарищи рабочие от вас точно не лозунгов ждут, которые они могли бы и сами в газете прочесть.
— У вас зато это хорошо получается, Анна Петровна — буркнул Брежнев — ну, вы же московские, все первыми узнаете.