Союз нерушимый…

Станция встретила гигантским мозаичным портретом пламенного русского революционера Николая Баумана на высоком потолке, блестящими бронзовыми гербами на мраморных колоннах, красными флагами и толпами работяг, вывалившихся из поезда и яростно желавших поскорее оказаться дома у телевизора. Лица были мрачными и усталыми, не помогала даже разудалая музыка из динамиков – что-то про казаков, едущих по Берлину.

Поезд в центр был почти пуст. Захлопнулись тяжёлые двери, табло показало, что следующая станция – «Площадь трёх вокзалов» – и состав тронулся, набирая скорость. Плюхнувшись на сиденье, обитое дерматином, я почувствовал, что из-за дождя и переохлаждения снова начинаю температурить. Чёрт бы побрал этот Голос. Найду – удавлю паршивца голыми руками. Причём очень медленно.

Поезд то летел по туннелю, то останавливался, давая мне рассмотреть кабели и загадочные метки на покрытых ржавчиной стенах. Станция за станцией – всё величественнее и величественнее. Если бы советские архитекторы тридцатых увидели теперешнюю Москву, то испытали бы настоящий экстаз. Сталинский ампир как он есть: мозаика, картины, изображавшие труд рабочих, крестьян, солдат и матросов, яркий свет, хрустальные люстры размером с самолёт. На улице практически то же самое – красный мрамор и гранит, флаги, длинные прямые пустые проспекты… И плевать, что за полированными фасадами скрываются загаженные дворы и целые районы, состоящие из гнилых бараков. Впрочем, к чёрту. Каждый раз, когда я думал об этом, становилось стыдно и появлялось ощущение, что я зажравшийся несознательный капиталистический сукин сын. В конце концов, жильё для многих было далеко не главным в жизни. Бараки можно и потом заменить на что-то более подобающее. Союз, как держава, реализовал давнюю мечту населения империи – «дать им всем». И меня, чего греха таить, тоже грело осознание причастности к великому делу.

На одной из станций в вагон зашли две старушки: в платках и старых пальто, с лицами, похожими на изюм, и неизменными сумками-тележками. Они быстренько согнали с мест двух рабочих, плюхнулись напротив меня и принялись громко говорить о своём – болезни, внуки, рассада, сериалы про любовь и охреневшая молодёжь. За пару стаций они успели обсудить всё, и когда темы закончились, начали демонстративно перемывать кости сидевшему рядом парню – судя по молодости, очкам и тубусу, студенту.

– Уткнутся в свою эту… Реальность, – завела первая старушка, у которой из-под платка был виден краешек сиреневой чёлки.

– Дополненную, – подхватила подружка.

– Ага! Дополненную! Сидят и не видят ничего. Как дурные! Взяли моду, тоже мне. В наше время такого не было!

Когда я услышал эту фразу, то едва не рассмеялся.

За одну станцию до Дворца Советов я сошёл с поезда. Обновлённая «Киевская» выводила меня к вокзалу, бережно воссозданному, как и большинство московских достопримечательностей. Когда-то в молодости я читал забавную теорию, гласившую, что мир Алисы Селезнёвой, выписанный Киром Булычевым, – это на самом деле мир после ядерной войны, где Москва была разрушена и заполнена такими вот зданиями-репликами, выстроенными взамен уничтоженных. Мысль показалась мне интересной, и я, так уж вышло, сумел проверить её на практике. Это я оказался тем самым Колей, попавшим в будущее, глядящим на новую Москву огромными от удивления глазами и понимающим: несмотря на полную схожесть, это всё-таки подделка. Попытка вернуть Москву, которую мы потеряли.

У вокзала стояло несколько десятков автоматических такси, рядом с которыми топтались, словно невзначай, бомбилы кавказской наружности: их ржавые вёдра были менее комфортабельны, зато сыны гор нещадно демпинговали – и доехать до места можно было за сущие копейки.

Совсем недавно пришёл поезд, и площадь была заполнена людьми с сумками, чемоданами, котомками, тюками и прочим. Приезжие останавливались, окидывали взглядом окружавшие вокзал высоченные беломраморные дома с гербами Союза, пялились и показывали пальцами на терявшийся в облаках шпиль Дворца Советов, и приставали к местным жителями и таксистам с вопросом, как попасть в тот или иной уголок Москвы.

Я подошёл к ближайшему бомбиле – носатому обладателю усов, кепки и грязной жёлтой «копейки».

– Жилой комплекс «Большевик» знаешь?

– Канэшн! – с готовностью кивнул горный орёл. – Паэхали!

«Сегодня явно день стереотипов», – подумал я, вспоминая давешних старушенций в метро.

Мы поторговались, успели обидеться друг на друга, помириться, признаться в безмерном уважении и в итоге сошлись на одном рубле.

Я уселся на переднее сиденье, упершись ногами в бардачок. Нашарив под сиденьем нужный рычаг, я повернул его и собрался отодвинуться, но коварная советская техника преподнесла сюрприз – кресло сорвалось с направляющих, и его перекосило.

– Э-э! – грустно протянул орёл, увидев, что я наделал. – Что ж ты нэ спросил?

Кое-как восстановив сиденье, мы всё-таки тронулись и направились к «Большевику». Таксисту было явно скучно и хотелось поболтать.