Союз нерушимый

Народный комиссар по военным и морским делам Союза Советских Социалистических Республик Михаил Васильевич Фрунзе, сидел в мягком удобном кресле и, оторвавшись от разложенных перед ним бумаг, смотрел, отодвинув шторку, через квадратный иллюминатор на проплывавшую далеко в низу землю. Два мощных мотора BMW по 1200 л.с., равномерно гудели, невольно навевая дрему. С высоты семи километров, на которой шел ПБ (пассажирский Бартини), земля казалась темным размытым ковром с непонятным рисунком. Сумерки уже начали стирать краски, только зеркала множества рек и озер вспыхивали тревожными отблесками заката. А здесь, на верху, было еще совсем светло. До последней заклепки видны необычно, в виде «обратной чайки», загнутые крылья и радужный диск пропеллера. Пассажирский салон, впервые в мире, полностью герметизирован. Тепло и комфортно. Не верится, что за окном — 40° по Цельсию. Вдали, у горизонта появилась свинцово-серая полоска — Белое море. Земля под крылом накренилась на несколько секунд и вновь встала на место. Гул моторов стал тише. «Начинаем снижаться» — отметил про себя Фрунзе. Открылась дверь в кабину пилотов, и штурман доложил, что через сорок минут посадка в Северодвинске. Сосредоточиться на работе, все равно не удастся. Фрунзе аккуратно сложил документы в папку и, откинувшись на спинку кресла, снова посмотрел в окно. «Какая замечательная, все-таки, машина! В прошлом году больше суток пришлось трястись на поезде, а тут — четыре часа и на месте. И ведь нашлись идиоты, хотели закрыть проект. На Бартини всех собак понавешали — «космополит», «агент империализма». Хотя нет, не идиоты, настоящие враги. Враги всего, что с таким трудом удалось создать. Эти свое получили. Строек в стране много, а рабочих рук не хватает. Не хотели честно жить и работать за совесть, будут работать за страх и приносить конкретную пользу». Вспомнилась реакция Сталина, когда ему докладывали о возникших у КБ Бартини проблемах. Сталин, молча, выслушал доклад, посмотрел на представленные фотографии уже готовой опытной модели и её технические данные. Неторопливо отодвинул их на край стола. Сделал несколько шагов по кабинету, как будто в глубокой задумчивости. Неожиданно резко подошел к вскочившему при его приближении наркому ГБ Зиньковскому.

— Вы не считаете, что вам пора на заслуженный отдых, товарищ Зиньковский? Товарищ Сталин и товарищ Арсений будут без Вас охранять наше государство и оберегать покой наших талантливых конструкторов. А Вы в это время будете пить молодое вино, где-нибудь в Сочи. Видимо, товарищ Зиньковский считает, что со всеми врагами уже покончено, и можно отдыхать. Я вас правильно понял?

— Никак нет, товарищ Сталин.

Зиньковский стоял красный, как свежесвареный рак. Его гладко выбритая голова покрылась крупными каплями пота.

— Что, никак нет? Я вас не правильно понял? Или вы не хотите на отдых?

Сталин в упор смотрел на наркома. Взгляда его желтоватых, тигриных глаз боялись, мало, кто мог его выдержать. Нарком покраснел еще больше, хотя казалось что уже некуда, но выдержал.

— Я вижу, что вы поняли свою ошибку. Один умный британец как-то сказал: «Это хуже чем преступление — это ошибка». Возможно, я сказал не совсем верно, но я думаю, вы меня поняли.

— Так точно, товарищ Сталин. Понял.

— Я вам верю. Но проверю.