Союз и Довлатов (подробно и приблизительно)

Что же мы увидели и услышали?

Прежде всего, огромную толпу молодежи, которую не в состоянии были сдерживать две технические работницы Дома писателя. Таким образом, на вечере оказалось около трехсот граждан еврейского происхождения. Это могло быть, конечно, и чистой случайностью, но то, что произошло в дальнейшем, говорит о совершенно противоположном.

Понятно, что две технические работницы не могли противодействовать и тому, что творилось на сцене:

Владимир Марамзин со злобой и насмешливым укором противопоставил народу наше государство, которое якобы представляет собой уродливый механизм подавления любой личности, а не только его, марамзинской, ухитряющейся все-таки показывать государству фигу даже пальцами ног.

А. Городницкий сделал «открытие», что в русской истории, кроме резни, политических переворотов, черносотенных погромов, тюрем да суеверной экзотики, ничего не было.

Даже тихая женская лирика звучала как-то особенно в атмосфере «открытий», «злобы» и «насмешливого укора»:

Не раз уже читала со сцены Дома писателя свои скорбные и злобные стихи об изгоях Татьяна Галушко. Вот она идет по узким горным дорогам многострадальной Армении, смотрит в тоске на ту сторону границы, на Турцию, за которой близка ее подлинная родина, и единственный живой человек спасает ее на нашей советской земле – это давно почивший еврей по происхождению, сомнительный поэт О. Мандельштам.

Понятно, что еще более сомнителен тунеядец Бродский, выступлением которого, как мы помним, вечер и закончился:

Он, как синагогальный еврей, творя молитву, воздевал руки к лицу, закрывал плачущие глаза ладонями. Почему ему было так скорбно? Да потому, как это следует из его же псалмов, что ему, видите ли, несправедливо исковеркали жизнь мы – русские люди, которых он иносказательно называет «собаками».

Обратимся, наконец, к тому, какую реакцию вызвало выступление Довлатова. И тут снова мы сталкиваемся с особым смещением, поворотом. Вот как вспомнил довлатовский рассказ Валерий Попов:

Довлатов читал рассказ о том, как полковник с племянником, напившись, куда-то полетели. Это была простенькая вещь. Я не скажу, что она меня потрясла. Тогда все летали. Летать – это первое, что приходило в голову вольнодумцам.

Прохладное отношение со стороны коллег по сцене компенсировалось, как ни странно звучит, авторами из клуба «Россия»: