Соискупитель

Надо признать, что католичество в России особое – можно сказать, даже ортодоксальное. Ещё бы, нелегко заставить себя пойти в костёл, когда рядом сотня православных храмов! Так что падре Попов был настоящим экстремистом. Он безоговорочно принимал все новые и старые католические догматы, верил в непогрешимость Папы больше, чем сам Папа, рьяно отстаивал все отличия католичества от православия и считал, что надо нападать первому, чтобы выжить на вражеской территории. Для него линия фронта проходила где-то между входом в костёл и близлежащим сквером. Всех, кто по неведению или из любопытства попадал на его территорию, он затаскивал в своё логово и уже не выпускал из рук без тщательной обработки и поставления на «путь истинный».

Выйдя из костёла, счастливый Иванов пошёл домой. Ощущение лёгкости не покидало его целый день. Как приятно знать, что делать! Каждый человек в глубине души жаждет, чтобы им командовали, указывали направление, давали задания. Путь намечен, остаётся только идти по нему с гордо поднятой головой! Чтобы Иван Иванович не заскучал, его снабдили книгами. В одной из них была подробная инструкция, как сделать так, чтобы у тебя на руках появились язвы от гвоздей. Это было очень захватывающе, надо было представлять себе в красках, как ты впускаешь к себе Того, который за дверью, как обнимаешься с Ним, целуешь Его раны, пьёшь струящуюся тёплую кровь. Иванову воображать понравилось – и интересно, и безопасно, не надо никаких странных личностей в дом пускать… Другая книга была скучновата. В ней на целых пятистах семидесяти шести страницах шли рассуждения о том, почему Тот, который за дверью, существует на самом деле. «Глупо, я и так знаю, что Он существует! Надо только к двери подойти и в глазок посмотреть. Вон, стоит и даже знаки какие-то мне делает! Аж мурашки по телу бегут! Вообще, может, и стоит книжку-то эту почитать. Глядишь, и позабудешь о Нём хоть на часок-другой. Всё польза!»

*  *  *

Время летело незаметно. Лето сменилось осенью, а за ней пришла зима. Иванов делал успехи. Вскоре он уже мог с уверенностью сказать, что за ним не осталось ни одного, даже малейшего проступка, который бы он не искупил добрыми делами. Беспокойство и тревога от того, что за дверью кто-то есть, постепенно прошли. (Чего бояться, если ты безгрешен?) На их месте прочно обосновались покой и уверенность в завтрашнем дне.

На улице ребятня играла в снежки. Снеговые комочки носились в воздухе, как огромные белые майские жуки. «ВЖИК! ВЖИК! – ВЖИК! ВЖИК!» «ТРАХ!» – Стекло раскололось вдребезги и осколок вонзился в самое сердце!

Боли Иванов почему-то не чувствовал. Он с удивлением смотрел на алую струйку, текущую по халату прямо на пол. «Всё. Конец. Приехали. Сейчас будет туннель и свет в конце. Меня подхватят ангелы и понесут прямо в райские обители. Только надо очень быстро что-то вспомнить. Или кого-то. Кто нас всех от чего-то спас. А, в общем-то, зачем Он мне? Я ведь чист, как лист белой бумаги. Я всё отработал, мне никто не нужен. Я сам себя спас!»

Иванова подхватывают под руки и несут куда-то ввысь. А там, на золотом троне сидит кто-то светящийся. Ласковым голосом он вещает: «Сын мой возлюбленный, ты мой истинный ученик и последователь! Ты всю жизнь в поте лица своего служил мне одному. Не бойся, ты не останешься без награды, в моём царстве обителей много! Войди в радость отца своего! Мы теперь всю вечность будем вместе!» Иванов тянет руки к тому, кого он так часто представлял в своей пустой комнате. Это с ним он вёл в воображении долгие ночные беседы, это в его кровоточащие раны влагал пальцы. Тот в ответ тоже протягивает к нему руки, они белые и холёные, с длинными красиво заострёнными ногтями. Ещё секунда – и эти руки плотным кольцом обхватывают Иванова, ногти вперяются в живую плоть. Его пробирает ледяная дрожь, скользкое змеиное тело всё туже стягивает грудь, становится трудно дышать. Из заоблачной выси Иван Иванович падает в бездонный колодец. «Спасите! На помощь! – из последних сил кричит он. – Я не хочу умирать! Я хочу жить!»

«ТРАХ!» – Снежок разбивает окно, осколки летят по комнате, один, особенно острый и длинный, попадает в сердце висящей на стене фотографии Иван Иваныча. Испуганное детское лицо глядит с улицы на живого Иванова.

*  *  *

Ну и странный же это тип! Не то худой, не то толстый; не то в костюме, не то в рясе; не то старый, не то молодой. Да и говорит как-то не по-нашему. Не человек, а сплошная тайна! Кто же он такой?

– Але́кторов, – представился профессор.

– Чуднáя фамилия. Может, это псевдоним?

– Может, и псевдоним, – соглашается незнакомец. – Если не нравится, можете Петуховым величать. Но вообще-то, если честно признаться, он – это не я!

– Это как так?

– А так. Я его замещаю. Мы однофамильцы, вот и пользуемся этим. Он уехал по делам, а я вместо него здесь работаю, книжки пишу, лекции читаю.

– А кто вы такой вообще?

– Я священнослужитель, но не священник.

– Опять загадки! Вы что, все здесь такие странные?

– А то. Бывают и ещё похуже. Некоторые по деревьям голые лазают, а князья и императоры к ним за советом ходят!