Жена приехала не через четыре дня, как обещалась, а через два. Она сообщила о своем прибытии телеграммой, но меня не было дома. Я лежал под капельницей в больнице.
Она сказала маме, что я заболел, и потому она должна срочно возвращаться. Мама пожелала мне скорого выздоровления, и заставила дочку взять огромный арбуз.
— Ему надо побольше витаминов, — сказала она. — А у вас в городе таких не продают, там одна химия…
Мою жену сбила машина. Серая «Волга» с тонированными стеклами, номеров которой никто не заметил. Огромный арбуз, точно бомба, взорвался тысячей алых брызг, и на дармовое угощение тут же слетелись тучи голубей и ворон. Они сновали в грязных лужах и торопливо склевывали кровавые ошметки…
Я узнал о ее смерти в тот же день.
Сквозь стеклянную дверь палаты я видел милиционера, который о чем-то говорил с врачом.
Врач не хотел, чтобы меня беспокоили.
И я все понял.
Я не собирался лежать и ждать, когда они придут за мной. Я сбежал.
На несколько дней меня приютил друг. Он ни о чем не спрашивал, а я ничего не мог ему рассказать. Потом, окрепнув, поправившись, я ушел от него — не хотел подвергать его опасности. Какое-то время я жил в маленьких гостиницах, снимал номер на день-два, не больше. Старался не выходить на улицу. Но они знали, что я где-то рядом. Они понимали, что я никогда не прощу им убийство жены. И они искали меня.
Я убил троих. Перед смертью они кое-что мне рассказали — у них странные голоса, тихие, бесцветные — шепот осеннего ветра, — их слова так сложно понять и запомнить.
До чего-то я додумался сам — sapienti sat…
Вы слышали когда-нибудь чужие голоса в телефонной трубке? Вам встречались ночные трамваи и троллейбусы, торопливо везущие в никуда полные салоны мрака? А случалось ли вам видеть призрачные огни в сырой тьме подвалов? Звонил ли невидимка в дверь вашей квартиры? Просыпались ли вы глухой ночью от звука шагов в пустых комнатах? Было ли так, что газ или вода сами собой включались, а мебель вдруг двигалась, и пропадали бесследно какие-то вещи?..
Серые люди живут среди нас.
Люди осени — безликие соглядатаи.
Люди зимы — безжалостные убийцы.
Мы создали новую среду — Города. И новый вид существ должен был появиться. Я не силен в латыни — homo urbanis — поправьте меня, если здесь допущена ошибка.
Пока нас больше, чем их. Пока они прячутся. Следят за нами, паразитируют на нас. Чего-то ждут. Как долго это будет продолжаться?..
Я знаю, вы видели их. Надо лишь чуть напрячься, чтобы вспомнить. Надо стать чуть более внимательным, чтобы их увидеть. Но вы боитесь. Они прячутся от вас, а вы прячетесь от них…
Ночью они пришли за мной. Втроем. Окружили частный дом на окраине города, где я снял на сутки приделок — глухую каморку без окон, с единственной узкой дверью, запирающейся на хлипкий шпингалет.
Я проснулся оттого, что во дворе заворчала собака. Взвизгнула. Смолкла.
Я понял, что это они. Люди зимы. В темных кожаных куртках, под капюшонами которых тьма вместо лиц. В черных перчатках, в просторных брюках, в высоких прошнурованных ботинках на толстой крепкой подошве, окованной металлом. Они вечно ежатся, словно мерзнут на стылом зимнем ветру. Из-под капюшонов всегда курится пар. От них веет холодом, и мурашки бегут по коже, когда они проходят рядом — вам знакомо это чувство?..
Я бежал.
Быстро оделся — на улице было холодно, близилась зима. Острожно, стараясь не скрипеть рассохшимися половицами, подкрался к двери, отпер. Скользнул в темный коридор.
Люди зимы подходили все ближе — я чувствовал их. Как обычно, рот наполнился кровью — они вытягивали из меня силу.
Пригнувшись, чтоб убийцы не заметили мой силуэт в темном окне, я прокрался вдоль коридора, ощупью отыскал низенькую дверцу, за которой был крытый двор со всеми деревенскими удобствами. Приоткрыл ее и, затаив дыхание, просочился в узкую щель. На дворе было чуть светлей — сквозь дырявую крышу лился внутрь лунный свет. Кругом громоздился хлам: из темных углов, из полос тени торчали погнутые грабли, источившиеся лопаты, ржавые косы — словно суставчатые лапы огромного насекомого. Пыльные мешки, похожие на истлевшие трупы, висели на стенах, валялись на земляном полу. Округлые куски мела и соли — точно черепа. Клочья пакли и ветоши — выцветшие скальпы.
Рискуя обрушить вековые груды мусора, я пробирался к дальней стене, в загончик, где когда-то держали скотину — там было единственное окошко, маленькая дыра в стене, затянутая пленкой. Я надеялся, что меня там никто не ждет.
И мне повезло.
Я убежал.
Содрал пленку, снял с себя куртку, выбросил в окно, потом, нелепо дрыгая ногами, протиснулся и сам, вывалился прямо в подмерзшую лужу, порезал руку о корку льда. И они тотчас почуяли запах свежей крови, услышали шум, уловили тепло моего тела. Но поздно! Я бежал из всех сил узкими темными проулочками. За высокими глухими заборами давились злобным лаем собаки.
Вскоре город кончился.
Я выбежал на шоссе и тут же поймал попутку.
— Куда? — спросил водила-дальнобойщик, довольный, что не одному придется ехать в ночи.
— В деревню, — сказал я. — Подальше от этого проклятого города…