Софисты

— А вот чесночок хорош!.. — кричал во всю головушку козлиным голосом какой-то старик. — Так в нос и шибает… Кому чесночку?..

И когда, некоторое время спустя, Алкивиад явился с Антиклом в свой как в сказке оживший дворец, навстречу мужу и дорогому гостю вышла маленькая, сухенькая женщина с печальными глазами, в которой не было и тени даже прежней обаятельной Психеи. Она справилась с собой и, приветствуя гостя, опять невольно зарумянилась, и глаза ее просияли: он ведь любил ее, ничего ей о своей любви сказать не посмел, и вот они стоят оба среди колонн перистиля, среди цветов, а между ними пропасть — невозвратного: улетевшая жизнь. И шевельнулось в тихой душе Психеи маленькое, робкое сомнение: да уж не ошиблась ли она, глупенькая, отказавшись от радостей жизни, которые предлагала ей тогда судьба и которые она оттолкнула, чтобы плакать в тишине гинекея? И Антикл молча, с печалью смотрел на нее.

И скоро среди цветов, в ослепительном сиянии светильников — Алкивиад любил огни — закипел горячий пир. Бикт единогласно был избран по предложению торжествующего Алкивиада симпозиархом[30]. Сократ — он был в ударе — произнес прекрасную речь. Хорошенькие флейтистки, гордые тем, что они пляшут в доме самого Алкивиада, все влюбленные в него по уши, превзошли самих себя и, когда яства были убраны и воспет пэан, и совершено возлияние Дионису, и рабы понесли среди пирующих вина, Алкивиад посмотрел смеющимися глазами на своего соратника Антикла — он был туманен — и со смехом проговорил:

— Ну, что-то свидание с дорогой родиной не очень-то тебя развеселило, Антикл!.. Ничего, утешься: скоро опять поход. Идем на Самос во главе целой сотни триер: там собираются спартанцы со своими 90 триерами. Вот будет потеха, а? Надо торопиться, пока стоит погода…

— И дело… — сказал Антикл. — Но я должен покаяться тебе в одной грешной мысли, которая не дает мне тут покоя. Когда я увидал впервые, как спартанцы бьют афинян, во мне загорелся такой огонь, что хоть сейчас же на смерть, а как тут я посмотрел на агору да на пузо моего дядюшки…

Алкивиад расхохотался: он уже угадывал конец.

— Да нет, постой!.. Что ты все ржешь?.. — тряхнул Бикт головой. — Ведь эти вот налитые салом животы и думают, что они-то и есть Афины, а я… я думаю, что, если они Афины, то… клянусь Посейдоном, пусть лучше эти самые Афины провалятся в тартар!.. По-моему, лучше уехать отсюда… Чтобы не думать… А то там, в бою, и рука не поднимется…

Алкивиад хохотал. Все с интересом требовали узнать, в чем причина такого веселья славнейшего из героев, но он только рукой махал и хохотал:

— Ай, да Бикт!.. Твои удары за столом не хуже ударов носа твоей триеры на море…

— Да, да… — опустив чашу, говорил Антикл, глядя задумчиво на мозаичный, засыпанный цветами пол. — Прощение… Но, по совести, если я о чем теперь и жалею, то только о том, что я еще мало потрошил их…

— Ха-ха-ха… Здоровье нашего славного героя Бикта, друзья!..

И высоко поднялись в сиянии огней заздравные чаши, и светились лица улыбками, и никто во всем городе не смел теперь пикнуть и слова ни против распутного, приговоренного к смерти этим же городом Алкивиада, ни против его наставника Сократа, ни даже против этого отъявленного разбойника Бикта, который, не угодно ли, пирует теперь, как равный, среди афинян!..

И скоро афинские триеры под пэаны и клики афинян вспенили еще раз лазурное море золотой осени, направляясь к Самосу: может быть, еще один хороший удар и гегемония Афин восстановится полностью и над морями, и даже над всей Элладой, еще одно усилие, и установится что-то прочное, легкое и всем будет отлично…

Чтобы было, однако, ждать веселее, Клеофон — он заправлял теперь в Афинах всем — восстановил афинских бедняков в гражданских правах, а так как казна опять стала пополняться, провел закон о диобелии, то есть об уплате беднейшим гражданам по два обола в сутки. Работы по Эрехтейону развернулись шире. Перехваченное донесение спартанского флота о своем отчаянном положении домой — «люди умирают с голоду, не знаем, что делать…» — еще более окрылило добрых демократов… И вот Спарта шлет мирное посольство: статус кво, Декелея будет очищена, но Афины должны очистить Пилос. Это значило для Афин потерю Евбеи, Андроса, Родоса, Хиоса, Таоса, Абдеры, Византии и всего азиатского побережья, за исключением двух-трех городов. Устав, многие граждане были готовы согласиться, но победили воители.

Алкивиад носился по морям, покоряя под ноги демократии всякого врага и супостата. Агий, сидя в Декелее, видел, как подходят к Пирею суда с зерном с Понта — надо скорее, скорее запереть Проливы! Эскадра туда, эскадра сюда, стычки, пожары — то сей, то оный на бок гнется, но решительных результатов нет. В Персии на место Тиссаферна и его гарема Великий Царь посадил своего младшего сына Кира и его гарем. Во главе спартанцев и их союзников стоял теперь даровитый и смелый Лизандр. На пиру, когда Кир пил здоровье своего доблестного союзника, — и тогда тоже все союзники были доблестны выше всякой меры — он сказал:

— Говори, чего ты хочешь — все дам тебе!..