София: тернистый путь феи (СИ)

Комната озаряется всполохами, но на этот раз они не серебристые, словно клинок, а сиреневые, напоминающие цветы. Маленькие цветочки начинают кружить в воздухе, мерцают и оседают на занавесках на кровати, продолжая светиться. Я любуюсь волшебством и вскоре засыпаю.

Просыпаюсь, когда в комнате уже совсем светло. Дождь барабанит по окну, будто говоря, что уже давно пора вставать. Я смотрю на занавески и вспоминаю волшебные цветы, горевшие на них ночью. А что, если мне все это приснилось?

С тех пор, как я уехала (или убежала?) от мадам Ивонн прошло около месяца, воспоминания стали не такими яркими, и я уже почти не верю, что все произошедшее было правдой. Лучше бы это было страшным сном.

После всех утренних ритуалов направляюсь завтракать и, едва выхожу из комнаты, в коридоре встречаю Герду.

— Ах, какая страшная гроза ночью была! Как грохотало! А молния! Я, уж думала, пожар будет! — жалуется она.

— Да, действительно! Я проснулась ночью, все вокруг ходуном ходило!

— Ох, не говорите Софи! Там, откуда я родом, верят, что такую грозу насылает ведьма.

Я стараюсь сохранять спокойствие, но в голову мне приходит мысль. Нехорошая мысль!

— А что, если...?

Глава 14

На какое-то время мне удается отвлечься и не думать о разговоре с Гердой, но я все равно снова и снова возвращаюсь к мысли о том, что грозу сегодня ночью могла вызвать Элиза. Картинки из обрывков воспоминаний будто складываются в паззл, и мне кажется, что это может быть правдой. Хотя в это очень трудно поверить. Да и не хочется мне в это верить!

Когда подходит время урока, я прихожу первой и жду свою ученицу. Весело чирикая, как птичка весной, Элиза вбегает в комнату и садится за стол. Мадам Айрин уходит, и как только мы остаемся наедине, Элиза тут же начинает рассказывать мне весьма странные вещи. Я стараюсь не слушать ее и дать как можно больше заданий, чтобы у девочки не было времени отвлекаться на всякую ерунду. Но через некоторое время, пока она молча пишет, все равно задумываюсь над ее словами.

Вряд ли я могу пересказать ее изречения слово в слово, но смысл примерно такой: "Существуют три уровня зрения.

Первый — то, что мы видим глазами. Учебники на столе, карандаши, занавески на окнах.

Второй — зрение воображаемое. То, что мы видим, закрыв глаза. Это могут быть картинки из воспоминаний или то, что мы еще не видели по-настоящему.

И, наконец, третий. Картинка поверх картинки. Допустим, смотришь на человека или вещь, а дополнительно видишь, представляешь еще что-то".

Но это я по-взрослому пересказала, из уст восьмилетней Элизы все звучало гораздо запутаннее и непонятнее.

— Звучит как полный бред! — вначале подумала я. Но подумав и разобравшись в своих наблюдениях, поняла: Лиза совершенно права. У меня все именно так! Интересно, у обычных людей так же? Или это только у фей и... Нет, нет! Элиза обычный ребенок, просто у нее богатая фантазия.

Лиза пишет в тетради, и когда она не ленится, почерк становится чуть лучше. Потом мы повторяем буквы и слова, рисуем, она что-то поет. Я разрешаю ей изобразить свои закорючки на доске, она рисует, стирает и вновь рисует. Девочка начинает баловаться, прыгает и громко кричит.

— Элиза, разве хорошие девочки так себя ведут? Ты сейчас перепугаешь весь дом!

— А я вообще не должна быть Элизой... Не нравится мне это имя! Я должна была родиться другим человеком. Меня по-другому должны звать! — Лиза смотрит на меня своими сверкающими голубыми глазами и мило улыбается.

От растерянности я даже не знаю, что ей сказать. У ребенка действительно богатая фантазия! Сижу за столом и не могу вымолвить ни слова. Снова и снова вспоминаю разговор с Гердой. Нет, это не может быть правдой! Так не бывает!

Лиза наконец утихомиривается и садится за стол.

— Допиши эту строчку до конца! — говорю ей, а сама смотрю на часы. Осталось совсем немножко, совсем чуть-чуть. Мое терпение уже на исходе и вот-вот лопнет! За окном стеной льет дождь, не оставляя мне ни малейшей надежды на прогулку.

Чтобы как-то скрыть волнение, начинаю вертеть в руках карандаш. Рисовать на столешнице воспитание мне не позволяет, поэтому вожу карандашом по ладони. Мои руки при этом находятся под столом, сижу я на противоположной от ученицы стороне, и что я делаю, видеть она не может.

— Как бы дождаться конца урока! — думаю я и продолжаю водить карандашом по руке, вырисовывая свою монограмму — первую букву имени. К фамилии я всегда относилась довольно холодно, ведь когда-нибудь я ее сменю. А имя — совсем другое дело. Красивая буковка с завитушками...

— Я готова! — радостно кричит Элиза.

— Что? Так быстро! А ну-ка покажи!

Девочка поворачивает ко мне тетрадь, и я застываю в изумлении. Вместо букв, которые она должна была прописать, там... Там...

Не верю своим глазам! Это невозможно! Там моя монограмма! Точно такая же буква, как я рисовала на своей ладони. Даже завитушки есть. Если не считать, что чуть-чуть кривовата, то точная копия!

— Что это? — спрашиваю у нее.

— Моя монограмма! — девочка лукаво улыбается.

Эта литера не совпадает ни с ее фамилией, ни тем более с именем!