Софья Толстая

Муж был в ужасе, когда узнал, что жена спит с маленьким ребенком на клеенчатом полу, подражая своей матери. Он просил Соню оставаться самой собой, быть «существенно хорошей», как и ее мать, но при этом желал, чтобы его жена становилась «более тонкой работы», чем ее мать, и «с большими умственными интересами». Соне конечно же хотелось взяться за книгу, но она не могла покинуть больного ребенка. Ей хотелось отдохнуть. Но как? Его не с кем оставить! Поэтому спала иногда не больше полутора часов в сутки. Больные дети сводили ее с ума, хотелось выплакаться и выспаться.

Выздоравливавший ребенок приводил мать в состояние счастливого ликования. «С кабриолетиком, тележками, разными ребятами, целый день по дорожкам бегали, а уж особенно partie deplaisir (увеселительная прогулка. — Н. Н.) — это ходить в лес. Они очень поправились и развились», — восторженно писала заботливая мать об успехах своих детей. Сама же в это время, по собственному признанию, была «страшная такая, худая, а спереди целая гора. Смотреть страшно». Похудела она, конечно, из‑за множества дел, которые на нее навалились.

Она не раз добрым словом поминала свою мать, научившую ее все делать по дому и не бояться трудностей.

Соня нашла яснополянский быт уж слишком патриархальным. Так, сервировке обеденного стола явно не хватало серебра. Оказалось, что после смерти отца писателя опекун малолетних детей «прибрал» к рукам целые пуды фамильного серебра. Теперь пользовались столовыми серебряными приборами из Сониного приданого. Все в доме, полагала она, должно быть «как надо», включая запахи. Для этого молодая хозяйка пользовалась ароматами французского саше, перекладывая им нижнее и постельное белье, которое теперь источало нежный запах любимых мужниных пармских фиалок. Лёвочка очень любил французские духи и надушенное белье. Благоухали и домашние цветы, во всех комнатах цвели розы, камелии, желтофиоли. «Так славно пахнет и для глаз хорошо». Сестре Тане Соня писала, что находится «во всем разгаре хозяйства», не без гордости обещала продемонстрировать своих кур, коров, прогуляться по скотным дворам, конюшням, оранжереям и проч. «Цыц только, к твоему приезду, может, поспеют и персики, и клубника. У нас немец — садовник отличный. Вообрази, у него уже для нас свежий зеленый салат готов». Соня находилась в эйфории от оранжерейных и прочих чудес, которая длилась, увы, не долго.

Выращивание любимых кур — брамапутров, выписанных из Московского зоологического сада после того, как Лёвочка успешно сбавил им цену, кончилось катастрофой. Куры были «поморены» из‑за никудышного ухода. Соня в срочном порядке распорядилась, чтобы их поместили на кухне, где куры смогли бы «скорее занестись», были бы «сытыми», находясь под ее опекой. Вскоре выяснилось, что скотница недокармливала кур, и они все погибли. Соня была в отчаянии от этого, ведь за «две недели было испорчено, что сделано за год». Пришлось строго — настрого приказать старосте, чтобы он неустанно следил за скотницей Анной Петровной, чтобы она хорошенько поила и кормила телят и свиней, чтобы они были исправны, и чтобы еще раз не повторилась история с брамапутрами.

Однако подобное случалось еще не раз. Как‑то Лёвочка из жалости нанял для ухода за породистыми японскими поросятами какого‑то пьяницу. Как выяснилось позже, мужик был оскорблен подобным благодеянием и отомстил, уморив голодом всех поросят. «Идешь, бывало, к свиньям, — рассказывал оскорбленный скотник, — и даешь корму понемножку, чтобы слабели. Придешь в другой раз — еще какая пищит, ну, опять понемногу корму задаешь, а уж если утихнет, тут ей и крышка!» Соня была в ужасе от хамского поведения и от огромных убытков, причиненных нерадивостью работников.

В круг ее забот входило также множество других повседневных мелочей, например, накрахмаливание скатертей, составление меню, больше похожего на «сочинения», контроль за мытьем полов, соленьями и вареньями. Она только изредка позволяла себе полакомиться пирожным или конфетами, сидя на старом кожаном диване, когда вышивала broderie anglaise (английской гладью. — Н. Н.) батистовые салфетки. Соня теперь уверенно восседала на месте хозяйки за обеденным столом. Она ввела строгий порядок, согласно которому лакеи должны были прислуживать в белых перчатках, определила точное время сбора домочадцев за столом: в девять часов утра пили чай, в двенадцать подавали кофе, в час завтракали, в шесть часов вечера обедали, а в восемь вечера опять пили чай. Незыблемым был порядок чередования блюд за обедом.